Проблемное поле этнической репатриации: позиции исследователей

Объяснение причин разрыва казахского мира на отдельные, долгое время физически изоли­рованные фрагменты, через критическое ос­мысление природы разрыва, хаоса, кризисов, переходов, цикличного и нелинейного разви­тия, замедления (или даже «спячки» как гомео-стаза, его английский вариант это технический термин в компьютерных технологиях - hiber­nation), консервации и трансформаций и поиски путей его объединения в современном казах­станском обществе являются настоятельными задачами, которые должны решать исследова­тели истории и культуры казахского народа. «Духовный космос нации напоминает замысло­ватую мозаику унаследованных исторических вех, с беспорядочно и разновременно оставлен­ными следами. ...Духовность народа можно разделить на три категории: долгий, короткий и горячий путь. Тропы поиска пролегают тут по усложненной системе пространственно-времен­ных ориентиров, где изначально должно нали­чествовать не только конкретное знание, но и образное, если хотите, виртуальное представле­ние о предмете исследования. При этом следует учитывать, что интуитивный подход зиждется не столько на догадках, сколько на опыте и на­копленной информации» [1]. Этническая репатриация как компонент миг­рационной политики Казахстана является частью многослойных циклически развивающихся про­цессов становления нового государства и об­щества. Эти процессы имеют свою внутрен­нюю природу и логику развития, но так или иначе будучи вписанными в рамки исторических процессов, через которые проходит весь мир, несут в себе и черты, присущие глобаль­ным миграционным процессам.

Этническая репатриация протекает на фоне развертывания процессов глобализации - «дав­ление» и «притяжение» центров мировой эко­номики и политики, деятельность транснацио­нального капитала, информационные и мигра­ционные потоки, вызванные не этнодемогра-фическими, а политико-экономическими факто­рами, межкультурные коммуникации. Следует также принимать во внимание и геополити­ческие масштабы политик «этнизирующихся» или «национализирующихся» государств. Гума­нитарное измерение миграций включает обще­человеческие, международно-правовые, страно-вые, групповые (коллективные) и индивидуаль­ные параметры, которые зачастую не совпа­дают.

Этническая миграция является этнической только в официальной трактовке государства, заинтересованного в реэмиграции из какого-либо государства определенной этнической группы в международно-правовом поле. После пересечения государственной границы, часть репатриантов считается этническими мигран­тами и может рассчитывать на определенный статус и льготы, предусмотренные законами принимающей страны, и далее встраиваются во внутренние миграционные процессы, а те, кто прибыл по своим каналам считаются уже транснациональными мигрантами, отношение к которым зависит от политики принимающего государства - считать их нелегальными миг­рантами, репатриантами вне квоты и без тран­зитного правового статуса, трудовыми ресур­сами, беженцами, или «маятниковыми мигран­тами», т.е. теми, кто пересекает границу по личным и экономически обусловленным при­чинам (образование, сезоны, семейно-родствен-ные связи, экономические интересы). Вопросы транснациональной миграции перетекают в плоскость международно-правового регулиро­вания (режим контроля за государственной гра­ницей, экономическая безопасность, межгосу­дарственные договоренности о миграции и ре­гиональная безопасность, права человека).

Другой ракурс для измерения процессов, связанных с этнической репатриацией - диас-поральная политика как во внешней политике, так и внутристрановая. Все государства мира поддерживают свои государствообразующие этнические группы, проживающие в других странах. Имперский подход к трактовке отно­шения к проживающим за пределами России этническим русским в виде поддержки диас­поры, как и у политики по выполнению «пост­колониальной миссии» европейских стран по патронажу жителей своих бывших колоний¹, стал составной частью геополитики России на постсоветском пространстве². Диаспоризация как внешнеполитическая составляющая прово­дится и Казахстаном после 1991 г. в виде сти­мулирования этнической репатриации и под­держки зарубежных этнических казахов. Во внутренней политике осуществляется проект по созданию единой казахстанской нации. Данное исследование есть изучение процесса самого процесса адаптации и интеграции оралманов-старожилов и прибывающих, поэтому в тече­ние времени могут возникнуть новые проб­лемы, которые потребуют пересмотра концеп­туальных положений или нового прочтения уже опубликованных материалов.

Изучение состояния зарубежных казахов (образ жизни, интересы, статус в принимаю­щем государстве и потенциал) проводилось в советское время, но было подчинено интересам государственной безопасности [2]. Советская наука в трактовке изменения состояний этни­ческих групп в государстве исходила из марк-систко-ленинского положения о примате идео­логии. Бытие в «другом, идеологически чуждом мире» определяло и трансформацию этни­ческого сознания в советской интерпретации. Репатриация этнических групп из Китая, проведенная советской государственной маши­ной с использованием всех ресурсов в после­военные годы, означала и завершение³ длив­шихся веками раздоров о разделе территорий и народов между Китаем и СССР [3]. Руковод­ство Советского Союза не могло критически оценивать политик принимающих государств (КНР, Монголия) в отношении казахов как кочевого социума, т.к. эти реформы были вариациями советских рецептов. Казахи СССР сохранили базовые этнические инвариантные компоненты, несмотря на радикальную транс­формацию социо-экономических основ. Казахи Монголии и КНР сохранили и экономические основания этничности - кочевое и полукочевое скотоводство [4], социокультурные маркеры, и будучи политически лояльными к принимаю­щим режимам могут стать частью экономи­ческих и политических процессов в независи­мом Казахстане. Зарубежные казахи прошли сложные процессы приспособления к прини­мающим обществам и режимам, поэтому в социокультурном плане являются носителями бикультурного сознания в разных формах и проявлениях (язык и его смысловая наполнен­ность и дискурсивные практики, поведенческие стратегии, пищевые предпочтения, ценностно-мотивационная составляющая поведения и суждений), и создали своеобразную культуру, которая условно может именоваться диаспо-ральной культурой казахов КНР, Монголии или России. Глубинные различия между казахами по странам в виде особой привязанности к месту рождения и проживания (ландшафт и климатические особенности), шкалы измере­ния поступков с точки зрения здравого смысла/ рациональности и нравственности, определения смысла жизни и сути своего существования в череде поколений и значения данного периода в истории всех казахов (необходимость объе­динения усилий всех казахов для построения сильного и процветающего Казахстана - в ин­терпретации руководства и казахов Республики Казахстан) проявляются прежде всего в оценке хода этнической репатриации.

Как осуществляется казахстанскими властями мониторинг этносоциальных отношений в обществе, их классификация по идентифика­ционным признакам или таксономическим маркерам, и как определяется приоритетность решения тех или иных проблем? Логика пра­вительства Казахстана в целенаправленном проведении политики по репатриации этни­ческих казахов на историческую родину со­стоит в том, необходимо воспользоваться не­определенностью мирового порядка и утвер­дить свое место во всемирной истории и это есть выполнение исторической миссии, телео­логически предсказанной поколениями но­мадов, живших в казахской степи.

Но перед руководством стоит сложная за­дача - как совместить политические традиции кочевников, российской колониальной модели, её модифицированной советской версии, им­плантированной западной демократии и проект создания нового государства и нации? Как вплетаются миграционные процессы в архи­тектуру нового мира казахстанцев? По своей природе миграционные процессы в полиэтничном обществе несут большой конфликтогенный потeнциал. Все этносоциальные конфликты, по природе своей, касаются не только роли той или иной этнической группы в системе рас­пределения власти и жизненно важных ре­сурсов, сколько способов аргументированно выражать и отстаивать свои позиции [5]. Рус­скому философу Ильину И. принадлежат слова: «Любому правительству следует быть лучше своего народа, «ибо именно лучшее правитель­ство сделает и его самого лучшим» [6].

Изучение комплекса сложных проблем, свя­занных с реализацией программы репатриации позволяет по-новому взглянуть на вопросы историко-культурного, социо-экономического развития Казахстана и казахского народа. Ре­патрианты несут в себе не только разные мо­дели «казахского инварианта», но и в зависи­мости от накопленного в странах исхода социо­культурного капитала⁴, интерпретируют про­цесс репатриации и выстраивают стратегии поведения и модели адаптации. Особенность трактовки статуса оралманов и их права на возвращение на историческую родину следует трактовать как этнические до пересечения границы страны, а после возвращения как переходные к гражданскому статусу и далее после получения гражданства РК, как права гражданские, т.е. уравнять с правами всех граждан Казахстана. Правительство Казахстана избегает терминов - этническое меньшинство, или титульная нация или этническая группа. Поэтому требование особенных прав орал-манами от правительства Казахстана вступает в противоречие с правами других граждан страны, т. к. необходимо совместить национально-госу­дарственную и этническую идентичности [7]. В выступлениях и программных документах, принятых казахстанским руководством нация и народ употребляются не в этнокультурном значении, а в смысле необходимости формиро­вания государственной гражданской общности при государствообразующей роли казахов -народ Казахстана, граждане Казахстана, но перед руководством страны стоит задача мобилизовать общество (и репатриантов в том числе) для участия в реализации этого проекта. Но, как подчеркивает Л. М. Дробижева, «для того, чтобы довести идеи, смыслы до массового восприятия, надо распространять их, учитывая «здравый смысл», то есть через такие образы, высказывания, которые могут быть поддер­жаны тем, на кого они рассчитаны, создавая впечатление, будто они и сами так думают». [7, с.216]. Позитивным результатом данного про­цесса будет формирование национально-граж­данской идентичности, которая включает «не только лояльность государству, но и отож­дествление себя с гражданами страны, пред­ставления об этом сообществе, ответственность за судьбу страны и переживаемые людьми в связи с этим чувства (гордость, обида, разоча­рование, пессимизм иил энтузиазм)... Здесь присутствуют когнитивные и регулятивные элементы (готовность к действию во имя этих представлений и переживаний)». [7, с.218].

Государственно-гражданская идентичность есть ресурс государства и общества и также некий барометр изменений настроений в об­ществе. Именно гражданско-этатистской трак­товки своего положения в обществе добивается государство Казахстана от самих репатриантов. Национально-гражданская идентичность - это отражение привыкания населения к новому государству, его очертаниям и месту в мире. В интерпретации репатриантов право на возвра­щение и все, что происходит с ними после переезда в Казахстан видится в ином свете -«зов родной земли, заветы предков, родина поз­вала, родина не выполняет свои обещания, здесь другие казахи, мы такого не ожидали», «в другом государстве мы полноправные граж­дане, хотя и являемся этническим меньшин­ством, а на родине предков как этнические казахи не можем подняться выше статуса оралманов»⁵. Изучение историко-культурных факторов, лежащих в основе таких формулиро­вок у групп оралманов поможет вычленить блоки проблем и выявить основные тренды в адаптивных стратегиях и ментальных сдвигах репатриантов по странам исхода и поколен-ческим срезам.

Определение статуса этнических групп вне исторической родины.

Зарубежные казахи - история их расселения, способы адаптации к принимающим обществам и стратегии выживания, а также отношение к исторической родине под властью советов в СССР до горбачевских реформ, были объектом не столько научного изучения, сколько идео­логической и контридеологической пропа­ганды и оценки их негативного потенциала, поскольку из их рядов выходила интеллек­туальная прослойка (особенно в Западной Европе и Турции), которая критиковала совет­скую политику национальностей [8-9]. Казахи Монголии и КНР рассматривались советскими идеологами как этнические меньшинства, прошедшие «социалистическую обработку», но способные восполнить демографический и социально-экономический вакуум в аграрном секторе Казахской ССР в конце 1980-х гг. [10]. Ввиду особенностей проживания казахов за рубежом в особом геоэкологическом ареале традиционный образ жизни, производный от миграций и кочевого скотоводства, сохранился только у казахов Монголии и Китая [11]. До 1991 г. определения зарубежных казахов были окрашены в идеологические тона - они опи­сывались как прошедшие через адаптационные фильтры в принимающих обществах «чуждые» или «родственные» группы коренной нацио­нальности [12].

Работа И. Сванберга о казахах Турции и КНР была опубликована впервые до распада СССР, когда вопрос о репатриации не ставился. По­этому для казахов в этих странах важно было культурно выжить (по выражению автора), задействовав накопленный веками опыт взаимо­действия с внешним миром и внутренний по­тенциал этноса. Интересен подход исследова­теля к определению казахов Китая, которых он называет этническим меньшинством, а казахов Турции - беженцами. Кровавые политические события в Китае с начала 1930х гг. интепрети-ровались западными исследователями как про­тивостояние националистических и комму­нистических идеологий, и казахи, не приняв­шие коммунизм в советской и китайской версиях, подпадали под категорию беженцев, в отношении которых были приняты меры по оказанию им помощи.

И. Сванберг указывает, что один из дей­ственных механизмов выживания и сохранения этнической идентичности для казахов было овладение двойными культурными стандар­тами [13, с.140]. Ученый отмечает, что к концу 1980-х гг. казахи Турции потеряли навыки кочевого образа жизни, стали в основном го­родскими жителями, их сведения и представ­ления о казахах на исторической родине не всегда отвечали реальности. Казахскость сох­ранялась к тому времени у них только на се­мейном уровне и внутри небольших групп.

Работа И. Сванберга о казахах в КНР пред­ставляет интерес, поскольку в ней описываются двусторонние процессы их встраивания в китайские административные рамки - создание политико-правовых механизмов и сотрудни­чество руководителей казахских родовых под­разделений с китайскими властями. И. Сванберг подчеркивает, что несмотря на периоды актив­ного сопротивления казахов китайским властям в 1930 и 1940 е гг., они имели богатый опыт сотрудничества с политическими структурами Китая еще со времен Цинской империи на определенных условиях. Казахи пользовались относительной автономией в социально-эко­номической сфере и культурных процессах на территории кочевания (родо-племенное деле­ние, социальная стратификация - иерархия и фиксация статусов в рамках родо-племенной системы, соблюдение религиозных практик и образа жизни). Право на сезонные миграции было оговорено системой даннических отноше­ний с постджунгарских времен - кочевое ското­водство. Нарушение этих неписанных догово­ренностей во время гражданской войны в Китае с начала 1930х гг. и вызванное наплывом беженцев из советского Казахстана, вызвало столкновения с китайскими правящими кру­гами, вылившиеся в кровавое противостояние, продолжавшееся до начала 1950х гг.

Артикуляция необходимости изучения зару­бежных казахов как социокультурного фено­мена - диаспоры - с присущими ей этнокуль­турными особенностями была предпринята Г. М. Мендикуловой, но она не ставила целью выяснение миграционного настроения зару­бежных казахов [14]. В своих работах автор выделила типы казахских диаспор - по природе взаимоотношений с принимающими режимами и обществами, миграционному потенциалу (численность, состояние, планы и тенденции), специфике этно-культурных процессов и осо­бенностям этнической идентичности. К при­меру, китайские казахи сильно отличаются по образу жизни менталитету от турецких, что объясняется прежде всего тем под какими режимами они живут и к каким ограничениям в этническом развитии они вынуждены были приспособиться. Гульнар Малбагаровна выде­ляет две основные группы зарубежных казахов - диаспора и её ответвления (трудовая, обра­зовательная и т.д.) и ирредента. Современное состояние казахской диаспоры в странах про­живания Мендикулова рассматривает в рамках группы по следующим критериям: «наличие, и в какой стадии развития находятся в казахских общинах: брак и семья, этнические общества, школы и язык» [14, с.251]. Инокультурное окружение и вызовы модернизации привели к тому, что казахи в Турции и странах Запада, сохраняют групповую идентичность, которая проявляется в так называемой «казахскости» -особенности проведения бытовых и обрядовых ритуалов, способы ведения хозяйства, образ жизни и культура питания [14, с.257], что соответствует выводам И.Сванберга [13, с.22].

Г. М. Мендикулова акцентирует внимание на историческом фоне, которую обусловили по­терю казахами части своей этнической терри­тории и привели к вынужденной миграции, как основной причине формирования казахской диаспоры. Автор выводит определение ирре-денты для зарубежных казахов, проживающих во фронтирной зоне - вдоль границ с сосед­ними странами. Природа поведения ирреденты двойственна, с одной стороны она проживает на своей этнической территории, которая яв­ляется составной частью другого государства. С другой стороны, она стремится к воссоеди­нению с исторической родиной. Для этого создаются локомотивные группы, которые начинают процесс актуализации проблемы внутри страны в виде требований признать свою этническую группу коренным народом, придать особый статус территории проживания и введение новых форм администрирования. На внешней арене это проявляется в заявлениях о несправедливых границах и искусственной государственности, требованиях защиты их прав международными организациями и необ­ходимость воссоединения, и т.д.

Часть зарубежных казахов подходит под определение диаспоры (компактное расселение и сохранение базовых концептов идентичности, связи с исторической родиной), а другая уже вышла за рамки узкой трактовки диаспоры и подходит под определение транснационализма, т. к. уже довольно-таки успешно встроена в международные сети (регулярные и нерегуляр­ные) перемещений, вызванные уже своими неэтническими интересами и способностями к трансграничной мобильности [15].

Для корреляции определения что представ­ляют собой зарубежные казахи- диаспору, ир-реденту или этническое меньшинство в странах проживания, целесообразно обратиться к науч­ному дискурсу о русских и русскоязычных на постсоветском пространстве. Русское и русско­язычное население было сформировано на пост­советском пространстве в течение нескольких веков, что было обусловлено, прежде всего, военно-политическими и политико-экономи­ческими факторами. После 1991 г. режимы новых независимых государств, основное на­селение, русские и русскоязычные должны были с необходимостью осознанно опреде­литься со своим статусом, кто они и с кем. Но поскольку русское население неоднородно по происхождению, составу - количественному и качественному, это отражается и в установках на статусные роли. Если официальный Кремль расширил понятие русская диаспора за счет включения русскоязычных, то исследователи дают узкие определения по статусным группам русские как этническое меньшинство, русско­язычное население. Качественные характе­ристики используются в теоретико-методо­логических целях [16].

Н. Космарская на основе полевых исследо­ваний (интервью, опросы, наблюдение и анализ публикаций) показывает изменение в отноше­ниях русских и русскоязычных в Киргизии к своему статусу через переоценку своей роли в жизни советского и постсоветского киргиз­ского общества [17]. Прочтение работы Н.Кос-марской дает основание заключить, что так называемое конструирование диаспоры есть прежде всего политизированный процесс, который состоит из нескольких составляющих - глобальная политика заинтересованных стран (право присутствовать где-либо через интер­претацию миссии быть там, где надо), стиму­лирование миграции по прежде всего внутри-страновым геоэкономическим соображениям -необходимость заполнить демографические ниши за счет манипулирования конструиро­ванным образом родины или новой родины и политика снизу, когда сами меньшинства таким образом стараются решить свои проб­лемы. Русские и русскоязычные на постсо­ветском пространстве, по мнению Н.Кос-марской, являются «постимперскими меньшин­ствами». Термин изобретен ею исключительно для нужд общества /17, с. 562/, а именно, в нашей дешифровке, с прагматической целью помочь русским и русскоязычным избежать комплекса неполноценности и, адекватно оце­нив свои возможности и интересы, либо встроиться в процессы нацие-государственного строительства в новых государствах Цен­тральной Азии или, после миграции в Рос­сию, не испытывать морально-психологических проблем из-за того, что их «выжили». Термин «постимперские меньшинства» подразумевает и «деятельную заинтересованность» (как «от­ветственность защищать») [18] бывшей метро­полии в судьбе этнических групп, историческая судьба которых была определена именно их статусом в соответствии с государственной политикой до и после развала СССР.

Флинн Мойя анализирует влияние кон­цептов родины и дома на способность миг­рантов адаптироваться к новым условиям в России через то, как видится политика репа­триации РФ в жизненных историях мигрантов /19/. Она обращает внимание на пространст­венно-временную локализацию и эволюцию интепретации своей жизни мигрантами в их дискурсах. Отношение мигрантов к новым условиям и видение страны родиной и домом зависят от того, что они вкладывают в эти понятия через своеобразный переговорный механизм с прошлым в настоящем и ориенти­руясь на будущее. Ключевые аспекты нарра-тивов фокусируются на родных - в России и стране, где жили раньше, социально-экономи­ческой и политической безопасности, и со­циальных сетях [19].

Модели этнических политик на постсовет­ском пространстве - варьируются от формиро­вания моноэтничного общества до плюралисти­ческого с доминирующим этническим, этно­культурным или гражданским фактором. Меж­дународный опыт адаптации мигрантов (и прежде всего этнических репатриантов) и изме­нений в установках этнических меньшинств на адаптации или интеграцию представляют ин­терес для нашего исследования с точки зрения того, какие факторные основания (культурные, социо-экономические или психологические) стали отправными пунктами для выработки модели выживания в принимающих обществах. Какую адаптацию ожидают власти от мигран­тов и репатриантов?

Бывшие советские республики Балтии -Латвия, Литва и Эстония - долгое время нахо­дились в центре внимания, как политиков, так и исследователей в связи со статусом русско­язычного населения. Именно так называемый «русский вопрос» едва не стал основным препятствием на пути вступления этих стран в ЕС, но в то же самое время был плюсом при рассмотрении заявок этих стран в НАТО. Если общий курс по строительству европейского по форме государства, в странах Балтии акценти­руется на формировании общегражданской идентичности, то внутренняя политика фоку­сируется вокруг интересов титульной нации/ этнической группы при акценте на граждан­ственность - гражданские права предоставлены всем постоянным жителям Литвы независимо от национального происхождения (к примеру) и ратифицирована Конвенция Европейского Совета по охране национальных меньшинств. Русскоязычное население в странах Балтии в период после 1991 г. все еще составляет в сред­нем около 25 % (включая и этнических рус­ских).

В. Волков и Т. Лигута выделяют два дискурса национального сознания в рамках процесса интеграции русских в латвийское общество -культуроцентричный и правозащитный [20]. Первый имеет два полюса - культурное обо­гащение и симбиоз русской и латышской куль­тур и второй - этноцентричный или национа­листический - придание особого статуса рус­скому языку. Правозащитный дискурс кроме этого акцентирует внимание на статусе рус­ского языка, поскольку именно успешная сдача теста на владение русским языком дает осно­вание не титульному меньшинству претендо­вать на латвийское гражданство, работу и социальное продвижение. Латышский дискурс продвигает концепт социальной интеграции через этноцентризм - владение государствен­ным языком, уважение к латышским нацио­нальным ценностям, в трактовке государства. Свои специфические культурные запросы этни­ческие меньшинства имеют право удовлет­ворять индивидуально, но не коллективно. Однако, несмотря на особый курс государства в отношении нелатышских меньшинств, в Латвии действует большое количество различ­ных организаций и ассоциаций по защите и продвижению прав русского населения, кото­рые выступают за модель культурного плюра­лизма. Д. Лайтин отмечает межпоколенческий сдвиг в Латвии в отношении необходимости изучать государственный язык, что, прежде всего объясняется перспективами быть частью европейского мира для не латышей [21].

Н. В. Касаткина выделяет этничность обы­денного сознания - исходным пунктом яв­ляются антропологический облик (внешность), фамилия, язык и акцент. Субъективные фак­торы - принадлежность к меньшинству или большинству также имеет большое значение, конформизм [22]. Автор считает, что «этни­ческой интолерантности может сопутствовать высокий уровень этнического опознания, ко­торые существуют в повседневной жизни и в обыденном сознании». Используя методологи­ческие подходы Д.Берри, Н.В. Касаткина при­ходит к выводу, что для не титульных этни­ческих групп в странах Балтии важна этносо­циальная адаптация, которую автор трактует как «своеобразное сочетание стремлений, на­дежд индивида с его возможностями и потреб­ностями, с одной стороны, и требованиями общества, с другой». В свою очередь, она ста­новится возможной при успешной социокуль­турной адаптации, которая включает в себя «внешние социальные условия и возможности индивида участвовать в жизни окружающего общества».

Н. В. Касаткина подчеркивает, что психоло­гические ощущения индивидов (насколько они считают свое положение в обществе высоким или нет) являются наиболее важными для оценки их адаптации к внешней среде, что определяется как «социальное самоощущение» через выяснение привяанности к территории у разных социальных групп по ассоциативным образам (по парным сравнениям родное-чуж­дое, близкое-далекое, и т. д.). Касаткина харак­теризует этничность некоренного населения как угасающую, с акцентом на то, что люди привыкают к новому статусу в обществе и приспосабливаются к нему через даже потерю части своей этничности.

Для того, чтобы выделить проблемы, кото­рые оказывают серьезное влияние на процессы адаптации и интеграции репатриантов в плане психологической интерпретации, важно обра­титься к опыту исследований репатриантов в других странах (Германия, Израиль, Россия). Германия имеет уже достаточно богатый опыт создания политико-административных условий для адаптации и интеграции репатриантов, поставленный на рельсы демократического Европейского Союза. Миграция в Германию имеет несколько составляющих: трудовая, этни­ческая (этнические немцы и члены их семей, и политическая (беженцы). Израиль осуществ­ляет только этническую репатриацию. Россия выбрана для нескольких видов миграций -транзитная, этническая, трудовая и полити­ческая (беженцы).

Н. Элиас на основе 30 интервью выходцев из стран СНГ, для которых русский язык остается одним из основных источников информации и удовлетворения культурных запросов через СМИ, отмечает, что роль СМИ на понятном для мигрантов языке важна прежде всего с пси­хологической точки зрения (как спасательный круг), т.к. создает «островки уверенности и ощущение нормальности бытия», это также позволяет им «сохранить высокую самооценку, несмотря на отрыв от прежнего образа жизни и драматическое падение социального и профес­сионального статуса» [23].

М. С. Савоскул на основе изучения интегра-тивных стратегий мигрантов в Германии выде­ляет несколько факторов, которые могут слу­жить индикаторами успешной интеграции (каждый из которых также состоит из несколь­ких компонентов): жилье, работа, длительность проживания в одной местности [24]. Модели интеграции рассматриваются как внешние (предлагаемые государством) и наработанные самими репатриантами. Внешние (немецкие модели): концепции ассимиляции, ротации мигрантов, этническое или мультикультурное многообразие. Их современная трактовка ви­дится как структурное выравнивание статусов и возможностей мигрантов по сравнению с мест­ным населением, но с сохранением культурной автономии первых. Разница между мигрантами и местным населением должна быть мини­мальной. М. С. Савоскул отмечает, что успеш­ная реализация этой модели будет иметь сле­дующие позитивные выходы как «возможность полноценного участия мигрантов в общест­венной жизни принимающего общества, равно­правный с членами принимающего общества доступ к общественному достоянию общества, равная с местными жителями возможность достижения высокого социального статуса». Немецкий исследователь Элверт показывает значимость настроя самих мигрантов на инте­грацию. Он выдвигает три взаимосвязанные черты внутренних структур, которые облег­чают мигрантам путь вхождения в принимаю­щее общество: 1) укрепление идентичности и самосознания мигрантов; 2) передача знаний о повседневных навыках и умениях, необходи­мых в новом сообществе; 3) возможность соз­дания объединений по интересам. Рамочные условия состоят в том, что внутренние про­цессы не должны противоречить внешним, быть гибкими и меняться в соответствии с тре­бованиями внешней среды.

М. Савоскул также установает последова­тельную связь между формированием у миг­рантов образа Германии и настроений на адап­тацию и интеграцию - чем детализированнее представляют себе мигранты немцев и немец­кую реальность, тем больше возможностей у них появляется для того, чтобы понять проб­лемы, стоящие перед ними и выработать стра­тегии встраивания в новую реальность [25]. Кроме того, Савоскул отмечает, что культур­ный багаж мигрантов, накопленный до пере­езда существенно ограничивает или увеличи­вает их интегративные возможности.

К настоящему времени в казахстанской науке накоплен значительный разнообразный по теоретико-методологическим подходам, прак­тической нацеленности и источниковедческой базе материал, благодаря которому можно су­дить о степени изученности проблем, связан­ных с ходом реализации политики этнической репатриации.

Впервые в казахстанской исторической науке вопросы внешних миграций казахского этноса были связаны с внешнеполитическими векторами в работах Г.М. Мендикуловой [14]. В работе дан обстоятельный обзор истории формирования казахской диаспоры со времени геополитического разлома в Центральной Азии - подъем и расширение Джунгарии за счет экс­пансии в казахские степи. Автор подчеркивает именно насильственный характер казахских миграций с начала казахско-джунгарских войн до середины 1930-х годов, когда советская по­литика «этноцида» [14, с.117] против казахов вынудила многих из них избрать миграцию в качестве способа выживания [26]. Для Г.М. Мендикуловой казахи России, Узбекистана и Китая - ирредента или невоссоединенные на­ции [14, с.34]. Среди зарубежных казахов сильны адаптационные процессы, но не асси­миляция [14, с.44].

Разделение зарубежных казахов на диаспору и ирреденту выводит изучение особенностей существования казахов в инокультурном окру­жении из области антропологии (социальной, культурной) - в геополитическую, что в казах­станском контексте актуализирует рассмотре­ние исторических событий, которые были ос­новным факторами внешних миграций.

Изучение зарубежных казахов.

Современное состояние казахов Китая пред­ставляется очень обширной темой, которую следует изучать, используя весь инструмента­рий антропологии и политологии. Все западные исследователи сходятся во мнении, что в Китае процессы детерриториализации казахского этни­ческого меньшинства (объективно вызванные процессами модернизации и экономических реформ) [27], неминуемо вызовут структурные изменения в системе культурных компонентов казахской идентичности. Политика Китая по освоению западных регионов подчинена преж­де всего обеспечению экономической безопас­ности, по мнению исследователей [28].

Этническая политика является подчиненным субкомпонентом экономической безопасности и стабилизации ситуации в регионе в целом.

Но противоречивые описания и выводы о состоянии и перспективах развития казахов Китая наблюдаются в казахстанской истори­ческой науке и публичном дискурсе на стра­ницах средств массовой информации - от ра­дужных описаний до черных сценариев, что вызвано на наш взгляд несколькими факто­рами:

1. чрезмерная политизация позиций и взглядов и ангажированность авторов публикаций, которые являются проводниками тех или иных институализированных концептов как в Казахстане на разных уровнях (государственные структуры и сообщества оралманов), так и в КНР;
2. недоступность материалов о состоянии казахов по областям проживания в Китае;
3. односторонний подход исследователей, которые имеют возможность поближе познако­миться с казахами Китая в рамках исследова­тельских проектов, к изучению жизни китай­ских казахов. Большая часть опубликованных результатов по итогам диаспоральных проектов (в частности о казахах Китая), относится к литературному творчеству - книжные издания романов, поэм и стихов, и современное твор­чество творческой интеллигенции казахов КНР. Единственный заявленный проект о политико-идеологической составляющей культурного наследия казахов Китая - об идее Алаш, как связующей нити всех казахов, в особенности у казахов КНР [29]. Материалы о результатах исследования не опубликованы;
4. особенностьтеоретико-методологических подходов к трактовке и интерпретации собы­тийного ряда из жизни казахов Китая.

К примеру, автор публикации о казахах КНР утверждает, что «общая картина языкового, культурного и научного положения казахской общины в СУАР, как в целом в КНР, пред­ставляется благоприятной», но далее отмечает, что «ассимиляция казахов будет происходить, а темпы только ускорятся», поскольку китайские власти не заинтересованы в миграции казахов, особенно квалифицированных специалистов, представителей научной и творческой интелли­генции, и молодежи [30]. Следовательно, основной контингент репатриантов из Китая, это сельское население, которые из-за социаль­но-экономического давления со стороны хань-ского населения не имеет возможности для дальнейшего развития в сельской местности и не может трудоустроиться в городах из-за того, что не имеют необходимой квалификации и не владеют китайским языком хорошо. Кроме того, политика китайского государства по огра­ничению рождаемости является дополнитель­ным миграционным фактором для казахов, т.к. они не могут зарегистрировать своих детей. Для определения блоков факторов, которые влияют на процессы этнической репатриации необходимо обратиться к имеющейся научной литературе - как западных исследователей так и казахстанских.

Авторитетный казахстанский китаевед К.Л. Сыроежкин суть проблем, связанных с этнической репатриацией, в частности из Ки­тая, еще в 2000 г. обозначил двумя опреде­лениями «пятая колонна» и «троянский конь» [31]. Он считает, что репатрианты несут в себе потенциал - позитивный и негативный, по­скольку:

1. Казахи КНР не считают Казахстан своей исторической родиной, т.к. линии геополити­ческого раздела в Евразии, закрепленные рус­ско-китайскими договорами второй половины XIX века раскроили «этнический ареал» ка­захов. Территория проживания современных казахов Китая считается их родиной в этно­культурном и политико-правовом отноше­ниях.
2. Китайское государство на всех этапах своего развития внедряло в систему полити­ческих ценностей проживающих на его терри­тории народов идею подданства Китаю, кото­рая прошла сложную эволюцию от разных форм «союзничества» через данничество и подданство к современной трактовке граждан­ства и его административно-институциональ­ным установлениям.
3. Неготовность административных струк­тур Казахстана к решению сложного комплекса проблем, связанных с обустройством репа­триантов, что заметно снижает миграционные настроения китайских казахов, часть которых успешно встроилась в социально-экономи­ческие процессы КНР.
4. В то же самое время, центральное руко­водство КНР в Пекине заинтересовано в мигра­ции части казахов из СУАР, поскольку это поможет решить многие проблемы (снизить демографическую и социально-экономическую нагрузку на природные ресурсы) и создать вдоль границы лояльную Китаю группу.

Западные регионы (10 провинций, 23% насе­ления страны, 15% от всей территории КНР) стали приоритетом для внутренней геополи­тики с перспективой на большой внешний гео­политический прорыв у руководства КНР с 1999 г. [32]. Основная, декларируемая китай­скими властями, цель развития западных ре­гионов - поднять уровень социально-экономи­ческого развития до средне зажиточного и вы­равнивание межрегионального дисбаланса. По обещаниям китайского руководства, до них «дошла очередь развиваться» [33].

Была создана группа для руководства по раз­витию западного региона в составе премьера, вице-премьера и 17 министров (16 января 2000 г.). Основные усилия было решено направлять не на увеличение государственной доли в соз­дании экономической инфраструктуры, а на привлечение инвестиций в ключевые районы Запада, которые отвечают следующим пара­метрам: сложившаяся экономическая база, вы­сокая плотность населения, расположенность вблизи планируемых стратегических маги­стралей как части евразийского транспортного пути/евразийского коридора и водных источ­ников. Как следствие реализации проектов в рамках развития Запада китайского руковод­ство намеревалось снизить социально-эконо­мическую напряженность в районах прожива­ния этнических меньшинств, и тем самым свести к минимум возможности сепаратизма и внешнего «заинтересованного участия» во вну­тренние дела КНР. О начале реализации Стра­тегии по развитию запада было объявлено вскоре после натовской бомбардировки китай­ского посольства в Белграде.

Исследователи выделяют помимо необходи­мости выравнивания социально-экономических показателей в КНР, и иные причины активи­зации деятельности китайского государства в западных регионах страны. Новая интерпрета­ция кочевого скотоводства одна из них. Эко­логические соображения в СУАР приобрели форму политэкологии - необходимость борьбы с опустыниванием, засолением почв, улучше­нием биоразнообразия, чему было подвержено около 30% всей площади страны [34]. Большая часть этих земель находится на западе страны, в местах проживания этнических групп. В тоже время большая часть природных ресурсов, не­используемых земель и водных ресурсов нахо­дится также на западе. Их эксплуатация при­звана была решать проблемы всей страны. Ки­тайское правительство было серьезно озабо­чено ростом не ханьского населения в западных провинциях, где на одну семью приходилось более трех детей (как было разрешено не хань-ским семьям). Аргументация в вопросах кон­троля за рождаемостью в районах проживания этнических меньшинств сводится, прежде всего к демографическому давлению на внешнюю среду и неразвитую социально-экономическую инфраструктуру, которые должны удовлетво­рять потребности населения.

Геополитические факторы - эволюция шан­хайской пятерки ( создана в 1996 г.) в ШОС в 2000 г., где вопросы региональной безопас­ности были тесно увязаны с проблемами погра­ничной и внутренней безопасности КНР, и необходимость противостоять «трем злам» (экстремизм, фундаментализм и сепаратизм) в интерпретации Китая стали краеугольным кам­нем для создания российско-китайской струк­туры коллективной безопасности в Евразии.

Вызовы для казахского населения СУАР со­стоят в том, вследствие интенсивного развития западных регионов привело к нескольким системным негативным факторам, которые могут иметь серьезные последствия для ста­бильного функционирования как региона, так страны в целом: 1) рост коррупции и «коррум­пированная» конкуренция за те или иные ниши между этническими группами и закрепление выгодных позиций за группами внутри этни­ческих меньшинств, что ограничивает шансы на социальную мобильность внутри группы; 2) рост межэтнической напряженности как выражение недовольства этнических групп из-за наплыва ханьцев и их более высокого со­циального и материального положения. Китай­ское государство инвестирует прежде всего в развитие технического образования для населе­ния страны в целом, и прежде всего для запад­ных регионов, что снижает шансы этнических меньшинств на получение образования на китайском языке [35].

М. Зукоски отмечает, что система распре­деления участков для скотоводческих хозяйств в Китае по своей природе представляет собой властные отношения между государством и этнической группой (казахами), которые прямо или опосредованно разрешаются в переговор­ном процессе с их представителями. Следова­тельно, коллективное начало превалирует в социальной идентификации казаха как пред­ставителя этнической группы, и через куль­турные механизмы опосредованно приводит к определению своей значимости своей группы в широком социуме, причем основная моти­вация- выживание через компромисс [36]. М. Зукоски и Бэнкс приходят к такому выводу через оценку системы распределения пастбищ в КНР кочевому населению (казахам в СУАР).

Особенности политико-административных рамок проживания казахов в СУАР Китая с точки зрения экономических и экологических условий рассматриваются на материалах проекта Азиатского Банка Развития на период с 2011 г. по 2015 гг. [37]. План разработан на основе изучения и мониторинга правовых норм КНР и СУАР как административного района с учетом интересов этнических меньшинств, проживающих в этом районе СУАР Китая, принципов деятельности АБР и приоритетов данного проекта; он учитывает социальный контекст, потенциальные негативные и пози­тивное изменения в жизни этнических мень­шинств в ходе осуществления и после запуска проекта, институциональные изменения в административных структурах и предваритель­ный прогноз от его реализации [38]. Проекты Азиатского Банка развития реализуются в ре­гионах КНР, где преимущественно проживают этнические меньшинства, приграничные и обладающие огромным геополитическим по­тенциалом (на стыке границ России, Казах­стана, Китая и Монголии). Но подход специа­листов АБР к определению этнического мень­шинства не совпадает с китайским. Этнические меньшинства трактуются АБР как тузем­ное/местное население (indigenous), которое исторически проживало на данной территории до того, как образовались современные госу­дарства. Indigenous население отличается по социальной и культурной идентичности от доминирующей этнической группы (в данном случае от ханьцев). Подход АБР к этническим меньшинствам в некоторой степени совпадает с политикой правительства КНР по улучшению системы жизнеобеспечения этнических групп в приграничных районах. Доклад АБР свиде­тельствует о росте численности городских казахов, смене жизненных ориентиров (на обу­чение и продвижение по социальной и адми­нистративной лестнице) и гендерных ролей, когда женщины вынуждены или по своему выбору участвуют в экономической деятель­ности.

Американский исследователь Д.Гладни считает, что на фоне глобализации, краха импе­рий и колониального мира (в классическом понимании), доминирования отдельных групп в странах и обществах, пути конструирования национализмов через классификацию этни­ческих групп по таксономическим признакам с целью формирования наций требуют особого подхода к изучению. /39/ Он считает, что в некоторых странах (имея в виду прежде всего КНР), эти процессы тесно связаны с глобаль­ной поступью капитала и международным туризмом через распространение иконогра­фических образов в государственной политике и публичных масс медиа.

По Хобсбауму, «национализм есть полити­ческая программа... Без этой программы, реа­лизованной или нет, национализм является бесполезной идеей» [40]. Внутреннее содер­жание и внешняя подача национализма являются результатом переговорного процесса, компромиссов, конструирования в виде тех или иных символов. Казахи Китая имеют сложную многослойную и иерархически выстроенную систему соотнесения себя внутри этнической группы, по отношению к другим группам, ханьцам и китайскому государству с одной стороны и казахам и правительству Казахстана с другой, считает Д. Гладни. Китайское пра­вительство считает, что целью экономических реформ в местах проживания этнических групп должна стать их физическая, социальная и экономическая интеграция в локальные струк­туры.

Теорию тропы зависимости (path depen­dency) Д.Гладни применил для понимания осо­бенностей идентичностей групп иммигрантов в Турции (казахов), этнических меньшинств в КНР (уйгуры, дунгане и казахи), которые стре­мились реконструировать прошлое в новых местах обитания через сакрализацию генеало­гии. Они служат с одной стороны их маяками в общей истории казахов и средством связи с предками, а с другой, в социальном плане, ис­пользуются как ориентиры при выборе брач­ного партнера и, зачастую, в развитии бизнеса. Трайбализм или родо-племенная идентифика­ция не является основным маркером идентич­ности для народов Центральной Азии и Китая, заявляет Д. Гладни. Каждая группа выстраивает свою стратегию формирования или изменения идентичности в соответствии с тем, что и как воспринимает угрозу своему существованию.

Репатрианты из Китая несут в себе уже готовые стратегии выживания и приспособ­ления, но их аргументация на особые права в казахстанском обществе как этнического ядра должна быть критически рассмотрена исследо­вателями.

Казахи России также подразделяются на диаспору и ирреденту, проживающую в сопре­дельных территориях с Казахстаном, если опе­рировать категориями Г.М. Мендикуловой. Однако российские исследователи Е.Ларина и О.Наумова определяют казахов как этническое меньшинство - российские казахи [41-42]. Ис­следователи отмечают, что российские казахи относятся к исламским практикам прежде всего исходя из прагматических соображений, а именно, для соблюдения комплекса обрядовых практик - жизненные циклы и похороны и на бытовом уровне - для поддержания морального облика - борьба с пьянством. Они отмечают слабую религиозность казахов и отсутствие связи видимой и демонстрируемой религиоз­ности с политическими притязаниями [43].

Отношение казахов России к традиционным институтам самоуправления - совет аксакалов

• интерпретируется ими, прежде всего как сохраненная и частично возрожденная тради­ция уважительного отношения к старшим и принятие во внимание их мнения по особо важным сторонам социальной жизни казахов. Однако, они связывают их деятельность с религиозной стороной, т. к. подчеркивают, что советы аксакалов действуют в основном при мечетях и поддерживают порядок следования основным исламским практикам - пожертво­вания и похоронные обряды. Социальные ас­пекты деятельности советов аксакалов, по мнению Лариной и Наумовой, состоят в акти­визации этнических настроений среди казахов в плане выстраивания отношений среди самих казахов - разъяснение половозрастных функ­циональных обязанностей и морального облика
• борьба против пьянства прежде всего. Поли­тическая составляющая в деятельности советов аксакалов выражена очень слабо [44]. Основная мотивация миграции в Казахстан у российских казахов - экономическая, по результатам иссле­дования Е.Лариной, тоски по исторической родине они не испытывают [45].

Казахи Узбекистана стали предметом изу­чения казахстанских исследователей не только в рамках диаспоральной политики на двусто­роннем уровне (узбеки Казахстана), но и осо­бенностей исторического развития Казахстана до российской колонизации [46] и советских реформ 1920-х гг., которые привели к новой карте взаимоотношений после 1991 г. Понятие автохтонное население в связи с этим из этно­графического лексикона перешло в геополи­тический, но не употребляется из-за опасений вызвать осложнения с Узбекистаном и не про­воцировать особые настроения среди узбеков Казахстана [47-48].

К. Кобландин и Г.Мендикулова воссоздали статистически выверенный и документирован­ный отчет по истории казахов в современном Узбекистане с XVIII века по настоящее время [49]. В результате политических катаклизмов -джунгарские нашествия, возвышение узбекских ханств, российская колонизация, советские ре­формы - карта региона перекраивалась, и народы оказывались под разными правителями в составе разных государственных образова­ний. Казахи Узбекистана имеют долгую исто­рию, традиции и культурные практики, кото­рые связывают их с территориями современ­ного расселения в Узбекистане. Граница как согласованный и соблюдаемый сторонами раздел территорий обитания и владений между казахскими, туркменскими и кыргызскими пле­менами и владениями узбекских ханств (Коканд, Хива) и Бухарского эмирата не су­ществовала до начала 1920-х гг. Сама линия раздела между территориями, на которых коче­вало казахское население, именовалась русско-китайской границей после русско-цинских переговоров и соглашений. Понятие казахские земли или земли кочевых народов исчезли из политического лексикона до 1920-х гг, когда советские власти стали формировать адми­нистративную границу в Средней Азии и появились в международно-правовой практике в виде китайских претензий на пересмотр гра­ницы с СССР с конца 1950-х гг. и междуна­родно-правовых разграничений после 1991 г. между бывшими республиками СССР.

С точки зрения понимания особенностей адаптации казахов из Узбекистана и организа­ции социо-культурной сферы следует обратить внимание на институт махалли. Роль тради­ционных социальных институтов, в рамках которых протекала жизнь казахов Узбекистана - махалли рассмотрена в коллективной работе авторов из Узбекистана [50].

Репатриация как вид транснациональной миграции казахов из Монголии рассмотрена в работе С.Вернер [51]. Она считает, что мон­гольские казахи прагматично рассматривают процесс репатриации не как зов родины, хотя этот мотив также присутствует в их рассуж­дениях как  «воссоединения с исторической родиной», а экономическую возможность для молодого поколения пробиться в жизни, поскольку ареал для развития скотоводства в Монголии сужается. Автор показывает поко-ленческий разрыв, намеренно проводимый казахами Монголии, когда старшее поколение предпочитает жить по старому укладу в Мон­голии, занимаясь скотоводством, а молодежь поощряют на исторической родине «проби­ваться» по социальной лестнице, получая обра­зование и интегрируясь в экономические ниши. С точки зрения социализации, на молодое поколение ложится очень трудная миссия не только выполнить свои непосредственные за­дачи, но и оправдать надежды родителей, концентрированно представленных как заветы предков. Вернер отмечает сильную привязан­ность казахских монголов к земле, на которой прожило несколько поколений, где покоятся их предки, ландшафту и также их отпугивает информация о сложностях в процессе проведе­ния программы этнической репатриации и трудностями адаптации, с которыми сталки­ваются репатрианты.

В работах А. Динера проводится мысль о том, что причина спада миграционного на­строения у казахов Монголии это критическая оценка возможностей улучшения их положения в Казахстане [52].

Международные организации критически оценивают ход реализации программы по этнической репатриации. В докладе Между­народной организации по миграции «Положе­ние оралманов в Казахстане. Обзор» за 2006 г. обоснована необходимость проведения анализа положения оралманов их сложным положением в обществе из-за «разного отношения» к ним со стороны местного населения, «которое про­явило терпимое отношение к переселенцам в XIX и XX вв.» [53]. С точки зрения истори­ческой науки все положения данного заявления нуждаются к проработке. Заявленная цель обзора - выяснение потребностей и проблем переселенцев и выработка рекомендаций для совершенствования иммиграционной политики государства.

Специалисты казахстанского бюро ООН определяют программу репатриации как основ­ную часть диаспоральной политики, нацелен­ную на «привлечение этнических казахов на территорию современного Казахстана» (интер­претируется как историческая родина казахов) и как «фактор государственной стабильности, направленный   на  сохранение национальной самобытности» [54]. Кроме того, они рассма­тривают программу как «один из наиболее действенных способов устранения последствий серьезных социальных потрясений, а также укрепления внутренней стабильности и сохра­нения национальной самобытности», т.е. по международным стандартам, когда этническая группа составляет большинство в своем госу­дарстве, то она имеет возможности полити­чески управлять процессами сохранения или возрождения национальной самобытности. Сохранение национальной самобытности яв­ляется ядром программы этнической репатриа­ции в трактовке экспертов ООН.

Обзор основан на анализе данных, полу­ченных в результате социологического иссле­дования, проведенного в пяти регионах Казах­стана (Алматинская, Мангистауская, Южно­Казахстанская, Павлодарская, Карагандинская области) с середины апреля до середины июня 2004 г. Методы получения информации -опросы, обсуждения в группах и 20 глубинных интервью. Всего было охвачено 600 оралманов и 300 местных жителей. Кроме того, был про­веден анализ официальной статистики. Основ­ную причину непонимания между оралманами и местным населением эксперты ООН видят в изменившихся культурных моделях поведения, основанных на сохраненных или утраченных национальных традициях, в том числе и языко­вых. Успешная интеграция оралманов в казах­станское общество зависит, по модели экс­пертов ООН, от языковой, психологической и культурной адаптации. Уровень интеграции определялся по составляющим: социальная (сте­пень участия в общественной жизни, доступ­ность для них социальных услуг), образова­тельная (уровень образования и доступность образовательных услуг), экономическая (заня­тость и вид экономической деятельности), жилищная (наличие жилья).

Эксперты ООН вводят понятие вторичная миграция для определения переездов внутри страны после миграции. В качестве основных причин внутристрановых перемещений указы­ваются прежде всего социально-экономические, которые влекут за собой и социокультурные изменения в городской среде- на население города и самих оралманов, так и сдвиги в ментальной карте и образе жизни репатриан­тов. Исключение составляют по данным ана­лиза ООН, Мангистауская и Южно-Казахстан­ская области, где этнические казахи составляют большинство населения.

Эксперты ООН на 2006 г. определили, что основная причина незанятости среди оралманов это их правовой статус, отсчет тому идет, начиная с этапа определения статуса оралмана, и продолжается когда они получают вид на жительство и гражданство. В качестве другой причины выделен языковой барьер - незнание русского языка. Из-за различий в графике, оралманы из Китая и Монголии не могут читать и писать на казахском языке. Кроме того, разница в образовательном уровне и сложности в нострификации дипломов о выс­шем и профессиональном образовании, полу­ченные за пределами Казахстана осложняют трудоустройство репатриантов.

Казахстанские эксперты считают, что орал-маны являются частью внутренней миграции и как самостоятельный фактор и не способны оказать существенного влияния на облик го­родов Казахстана. Их проблемы следует решать вкупе со всем комплексом проблем внутренней миграции [55].

С методологической точки зрения (что логически выводит и социально-политическую значимость) интеграционные установки орал-манов необходимо выяснять на нескольких взаимосвязанных уровнях:

1. установки оралманов до миграции в стране исхода, зависят от: интерпретации исто­рии происхождения диаспоры и видения этнической территории, курса лидеров диас­поры, авторитета главы семьи/клана, адапта­ционного потенциала всей семьи в совокуп­ности - материальное положение, социальный статус, состав семьи по половозрастным кри­териям, уровень образования, профессиональ­ные навыки, языковая компетентность, и куль­турный потенциал;
2. политики государств - в стране прожи­вания диаспоры и казахстанских властей - от философии до её практического воплощения: правовые нормы, институциональные и адми­нистративные структуры, стратегические цели - территориальное планирование, внутренняя миграция, экономические ресурсы, инстру­менты и исполнители на местах;
3. деятельность Всемирной ассоциации ка­захов (ВАК) и руководителей сообществ орал-манов - от формулирования и дискурса в изложении идеи и практическое воплощение. Именно ВАК призвана руководством Казах­стана стать не только рупором репатриации на международной арене, но и мобилизовать казахскую интеллектуальную элиту в странах проживания казахов и сообщества оралманов разъяснять и объединять.

Качественное изменение общества Казах­стана после 1991 связано не только в мигра­цией части русского населения, часть которых была встроена в политические и культурно-образовательные институты, обслуживавшие интересы советского государственного аппа­рата, но и «прорыв» на авансцену новой поли­тики «новой» и «новой старой» казахской куль­турной элиты. Принятие и адаптация репа­триантов, среди которых много представителей культурной и научной интеллигенции ставит много вызовов как перед обществом в целом, так и перед государственными структурами и администрацией. Процессы формирования но­вой элиты Казахстана во всех её ипостасях -политическая, научная, экономическая, со­циальная (новые казахи), научной пока нахо­дятся вне сферы изучения историков и социо­логов. В рамках нашего исследования по адаптации и интеграции оралманов необходимо прежде всего определиться, каким этноре-сурсом они обладают, по мнению культурной элиты репатриантов (разных по странам про­исхождения). культурная элита репатриантов может стать составной частью этнической элиты казахов. Этническая элита определяется как «системное единство политических и ин­теллектуальных элит, находящихся в прямом или косвенном взаимодействии , представляю­щих и отстаивающих интересы этноса в формах философии, политики, искусства и др., в целом решающие жизненно важные проблемы жиз­недеятельности этноса» [56]. Этническую элиту объединяет умение воспроизводить, создавать, толковать этносимволы, т.е. фиксировать, хра­нить и выявлять недоступный большинству архетип и закодированное в нем рациональное содержание социального опыта, творцом и носителем которого в целом является общест­венное сознание всего народа.

Основная задача ВАК на международном уровне - продвижение имиджа Казахстана и поддержка этнических казахов за рубежом, внутри страны - сбор и пропаганда духовного наследия казахского народа. По словам Т.Мамашева, уже издано свыше 60 книг, также ВАК имеет свои ежемесячные издания- альма­нах «Тұған тіл» и журнал «Алтын бесік» [57]. По замыслу руководства Казахстана, Всемир­ная ассоциация казахов призвана воссоединить разорванную этнокультурную ткань единого полотна коллективной памяти народа через диалог поколений и интерпретаций событий и явлений на языке литературы, через научный и публицистический дискурс и институциона-лизацию онтологии казахов в мировой истории на современном её этапе. 

Государство и транснациональные мигра­ции.

Внешнеполитическое измерение этнической репатриации имеет несколько направлений: 1) формирование внешней границы с сопре­дельными государствами в контексте геополи­тических фаз в Евразии - геополитическое размежевание между Цинской и Российской империями, советско-китайское противостоя­ние переговорный процесс между КНР и Респуб­ликой Казахстан после 1991 г.; 2) администра­тивное размежевание советского периода, на­чиная с 1920-х гг. до 1990х гг., произведенное «сверху» без учета геоэкономических, исто­рико-культурных и этнодемографических осо­бенностей Средней Азии и Казахстана, что в настоящее время создает серьезные проблемы в межгосударственных отношениях и статусе казахов, проживающих в соседних государ­ствах - бывших республиках «необъятного» СССР; 3) международно-правовые нормы кото­рыми должен руководствоваться Казахстан при определении своей политики в отношении за­рубежных казахов в многосторонней и дву­сторонней дипломатии; 4) политика в отноше­нии многочисленных этнических групп в Казахстане, многие из которых апеллируют к внешним актерам для артикуляции своих проблем [58]. Казахстанские дипломаты рас­сказывают о процессах, связанных со слож­ными переговорами по урегулированию меж­государственных споров, которые привели к современному состоянию государственной гра­ницы страны. Если российско-цинские пере­говоры с середины XIX века подразумевали и определение статуса приграничного населения, то в ходе переговоров после 1991 г. вопрос стоял только о принадлежности территорий и расположенных на них ресурсов. Казахстан прошел после 1991 г. сложные (и порой с драматическими эпизодами) процессы юриди­ческого оформления своей границы со всеми сопредельными государствами, но вопросы соотношения между этнической и государ­ственной территориями в историческом раз­резе рассматриваются в работе только отно­сительно переговорного процесса с Российской Федерацией. Советский период имел значение для формирования в общих чертах территории современного Казахстан, т.к. в 1936 г. после преобразования в союзную республику. «Казах­стан практически восстановил ту территорию, которую имел до присоединения к Российской империи в XVIII-XIX веках» [58, с.167]. Сле­довательно, границы Казахской ССР со сред­неазиатскими союзными республиками также соотносятся с территорией, на которой про­исходило этно-политическое формирование казахов.

Административное деление в рамках СССР, оформленное как условия для этнического развития и расцвета советских народов и народностей, по мнению Ф.Хирш был спон­сированный государством эволюционизм, кото­рый ставил цель ускорить процессы, способ­ствующие формированию у этнических групп признаков народа и затем всех сплавить в одну нацию - советский народ [59]. Перепись 1926 г. проводила различия между казахскими родами, и значимость родового фактора была серьезным препятствием для проведения социа­листических реформ [59, р.126]. Язык, род занятий и постоянное место жительства были критериями для этнической идентификации казахов. Ф.Хирш выделяет в качестве исход­ного и основополагающего в советской поли­тике национальностей экономическую целесо­образность и императивы построения экономи­чески сильного и политически стабильного социалистического государства, для чего требо­валось выравнивание видения, что представ­ляют собой населявшие бывшую российскую империю народы разные по уровню развития народы. Экономическая ориентация того или иного региона страны Советов была ключевой этнографической чертой, а этнографический состав критическим экономическим фактором. Исходя из этих посылок, было очерчены внеш­ние контуры и внутренние параметры для фор­мирования новых этнических групп или при­дания уже имеющимся социалистических черт [59, р.94]. Трансформация кочевого социума через седентеризацию и создание советского типа фермерских хозяйств и в дальнейшем индустриализацию должна была идти рука об руку с социальными переменами. В конечном итоге, должен был появиться новый казахский народ (говоря словами А.Микояна - создан и организован), о чем и было заявлено в переписи 1936 г. Новая идентичность казахов устанавли­валась по признакам языка. Все остальные критерии - религия,   привязка к территории, социальные связи, культура, род занятий -отрицались.

Проблемы насильственных миграций как части внутренней политики СССР и её внешнеполитический аспект рассматриваются Б.Жангуттиным [60] . Он отмечает, что те, кто вернулся в 1950-е и 1960-е гг. из Синьцзяня в советском официальном лексиконе именова­лись либо перебежчики или возвращенцы, но все они считались советскими гражданами, что соответствовало международно-правовым нор­мам. Именно благодаря этому присвоенному этим людям гражданскому статусу по между­народным стандартам СССР мог влиять на ход внутренних процессов в странах проживания «советских граждан», а внутри страны они имели особый политический статус, что должно было вызывать некоторое недоверие к ним как носителям другой идеологии, жившим под иным режимом [60, с.175]. Гражданский или правовой статус для организации их пребывания в стране - контингент, именно так именовались в советское время военнопленные или заключенные, что означало особый кон­троль над ними со стороны правоохранитель­ных органов. Социальный статус возвратив­шихся определяется автором, как репатрианты и реэмигранты. На основе архивных данных Б.Жангуттин восстановил общую картину про­цессов организованной советским государ­ством реэмиграции своих граждан, которые независимо миграции в Китай автоматически считались советскими гражданами, на которых возлагались надежды на участие в эконо­мическом и демографическом возрождении Родины (освоение целинных и залежных зе­мель, развитие индустрии и транспортной инфраструктуры). «В основном это было поко­ление людей, знавших прежнее государство, теперь же после окончания Великой Оте­чественной войны многие из них считали своим долгом вернуться в родные края» [60, с.201]. Отношение к возвращенцам 1950-х и 1960-х гг. со стороны советского государства (и госор­ганов) основывалось на принципе граждан­ства [61-62]. Этнические основания имели идеологический подтекст - у каждого народа или этнической группы есть свое государство, в рамках которого возможно его полноценное развитие.

Сравнительный анализ политик этнической репатриации России и Казахстана проводит Б.Жангуттин с точки зрения их привлекатель­ности для потенциальных мигрантов в период после 1991 г. [63]. Привлекательность Казах­стана (который был местом для принудитель­ных перемещений этнических групп в совет­ское время), по мнению автора, прежде всего должна быть подкреплена государственными мерами - комплекс социально-экономических мероприятий.

Результаты социологического опроса, прове­денного в сентябре 2005 г. (1800 респондентов старше 18 лет) Центром Социальных Техноло­гий показывают именно психологический срез отношения общества к оралманам. В плане высказанного беспокойства подчеркивается «давление» оралманов на рынок труда и жилья, что в свою очередь варьируется от региона к региону и зависит от социально-экономи­ческого статуса респондентов [64]. Более обес­печенные выказывают меньше беспокойства и терпимее относятся к оралманом. По результа­там опроса можно сделать вывод на 2005 г., что общество не готово к приему оралманов, что и является частью психологических сложностей, которые испытывают репатрианты - непонима­ние, трудности социальной коммуникации.

Другое социологическое исследование свя­зывает сложности в адаптации репатриантов с отношением к ним со стороны администра­тивных и бизнес структур [65]. Опрос был проведен среди 50 экспертов - представите­лей административных и деловых структур г. Алматы о состоянии миграционной ситуации (с 3 по 8 апреля 2006 г.). Оралманы приравнены к внутренним мигрантам с одной оговоркой, поскольку проблемы, с которыми они стал­киваются типичны для всех внутренних миг­рантов - отсутствие жилья и прописки, высокая стоимость жизни. В качестве особых вызовов, с которыми им приходится сталкиваться экспер­тами, выделены языковой барьер и чуждость менталитета.

Исследование ситуации с оралманами в рамках сравнительного изучения миграционной ситуации в странах СНГ, проведенное Фондом Открытое Общество (Фонд Сороса) в 2011 г. также не выявило положительных сдвигов в реализации политики репатриации - те же проблемы, причины и рекомендации. [66]. Цель доклада Д.Полетаева и Г.Емишевой - провести внешний анализ государственной политики с точки зрения соответствия практики политики и заявленным/ поставленным целям. Политика репатриации ими классифицируется, прежде всего, как миграция - и рассматривается под углом зрения трех социальных групп и участ­ников процесса, два из них - сами оралманы (прибывшие по квоте и вне её), и так назы­ваемые агенты гражданского общества, кото­рые декларируют себя как медиаторы между оралманами как социальной группой и госу­дарством - НПО. Выборка - г. Петропавловск, село Байтерек (СКО), г. Талды-Курган, г. Тараз, г. Астана, г. Кокшетау, село Нуры Кош (Ак­молинская область). 50% респондентов были опрошены в городской и 50% - в сельской местности, 60% из опрошенных -восполь­зовались программой поддержки мигрантам и 40% не получали поддержку. 70% репа­триантов прибыло из стран СНГ, 30%ранее проживали вне СНГ.

Д.Полетаев, и Г.Емишева отмечают, что по мере реализации программы этнической репа­триации изменилось и видение целей и задач самой программы казахстанским руководством. Вначале руководство страны рассматривало её в качестве фактора этнической легитимности, который оформлялся в дискурс «о сохранении национальной самобытности и улучшения демографической структуры Казахстана». После этностатистического выравнивания на первый план вышли вопросы регулирования рынка труда. Следовательно, вопросы строи­тельства государства (как системы взаимо­связанных институтов и казахстанской нации) и государственные приоритеты являются опре­деляющими. Авторы определяют оралманов как социально-демографическую группу -«слой» общества [66, с.155], выделяя в качестве основной причины заинтересованности госу­дарства в дальнейшем продвижении программы этнической репатриации- их экономический потенциал.

Авторы доклада в качестве эффективной меры предлагают отменить систему квотиро­вания, определить единые стандарты помощи всем оралманам, т.к. конкуренция между ними влечет за собой системные нарушения, и уве­личить адресную помощь, вместо прямой. Авторы также считают. что позитивным мо­ментом российской программы «Соотечествен­ники» является её финансирование из местных источников. Рекомендации также содержат предложения о замене термина оралман на соотечественик или репатриант и создание единой базы данных по оралманам.

Особого внимания заслуживает работа экспертов КИСИ, изданная в 1997 г., в которой проблемы этнической репатриации рассматри­ваются с точки зрения безопасности [67]. Эксперты из КИСИ прогнозируют возможные внутрениие конфликты в стране и отмечают, что «сепаратистские и ирредентистские кон­фликты, являясь потенциально более опас­ными, в тоже время более контролируемы и управляемы, в то время как этносоциальные менее поддаются контролю и слабоуправ-ляемы. С точки зрения формы разрешения -сепаратистские и ирредентистские этнокон-фликты должны разрешаться ненасильствен­ными методами, этносоциальные же - требуют силового разрешения» [67, с.22].

Остается только догадываться в какой мере данные теоретические выкладки перешли в директивные установки как императивы к дей­ствию в соответствующих структурах, основ­ной задачей которых является поддержание «стабильного равновесия» в казахстанском обществе. Авторы выделили в качестве воз­можных этносоциальных противостояний про­тиворечия в реализации интересов репатриан­тов и местного населения из-за того, что процессы репатриации, перетекающие в плос­кость внутренней неконтролируемой миграции [67, с.29]. Линии этносоциального разлома, по мнению авторов, лежат в сфере двух векторов -антирусские (и также ирредентистские) и антикавказские настроения [67, с.23]. В работе предлагается формула, по которой можно вычислить конфликтогенный потенциал в ареале расселения тех или иных групп. В качестве ключевых предлагаются следующие параметры: 1) размер этноса в данном ареале; 2) геополитическая значимость региона, где проживает данная этническая группа; 3) эконо­мическое положение этноса в ареале прожи­вания; 4) уровень политической мобилизации этнической группы [67, с.24-27].

Профилактика этноконфликтов в Казахстане, как предлагают эксперты КИСИ, состоит из нескольких координируемых центром (государ­ственными структурами) политик: 1) по мони­торингу межэтнических отношений в целом по стране и в потенциально конфликтных зонах; 2) контролю за масс медиа и формированию «примирительной» (что позднее получило наз­вание межэтническое согласие) ментальной карты этнических групп через дискурсивные, нарративные, и визуально-монуметальные прак­тики. Авторы выделяют именно информацион­но-идеологический этап предотвращения этно-конфликтов как приоритетный [67, с.35].

Литература

1      Сейдимбек А. Мир казахов. Этнокультурологическое переосмысление. - Алматы: Рауан, 2001. - С. 6.

2      Катасонова Л.Н. Население СУАР КНР в зарубежной историографии. - Алма-Ата: Гыппым, 1990.

3      Жангуттин, Б. Вынужденный мигранты в Казахстане в 1930-е годы: численность и состав // Отечественная история. - 2001. - №3. - С. 95-100; Он же. Статус и правовое положение спецпереселенцев в Казахстане в 30-е гг. (по архивным материалам НКВД) // Отечественная история. - 2001. - №2. - С. 59-65; Он же. Из истории миграционных процессов в приграничных районах Казахстана и Синьцзяна в 1950-е гг. // Саясат-Policy. - 2005. - №11. -С. 41-44.

4      Антропологический тип казахов КНР (по антропометрическим данным на 1996 г.) имеет схожие черты с древними насельниками/кочевым населением Евразии с эпохи бронзы // Henkey G., Horvath I. Physical Anthropological Field Report and Comparative Research results on the Kazaks and Kirghiz from the People's Republic of China // International Journal of Central Asian Studies. - 1998. - Vol. 3. // URL: ariets.files.wordpress.com/2009/03/3-08.pdf

5      Кыгдыралина Ж.У. Этничность и власть // Общественные науки и современность. - 2008. - №5. - С. 120-128.

6      Ильин И. О русском национализме. Сб. статей. - М., 2006 (Цит. по: Кыдыралина Ж.У. Этничность и власть // Общественные науки и современность. - 2008. - №5. - С. 120-128).

7      Дробижева Л. Национально-гражданская и этническая идентичность: проблемы позитивной совместимости // Россия реформирующаяся. - Выпт. 7. - М.: ИС РАН, 2008. - С. 214-228.

8      Бырбаева Г. Центральная Азия и советизм: концептульаный поиск евро-американской историографии. - Алматы: Дайк-Пресс, 2005.

9      Oraltay Hasаn. The А^іі movement in Turkestan // Central Asian Survey. - Vol. 4. - Issue 2. - 1985. - С. 41-58.

10   Сыроежкин К. Л. Казахи в КНР: очерки социально-экономического и культурного развития. - Алматы: Институт развития Казахстана, 1994. - 118 с.

11   Казахская диаспора Монголии: социально-экономическое положение и миграционные установки. - Алма-Ата:КИСИ, 1993.

12   Постановление Кабинета Министров Казахской ССР №711 «О порядке и условиях переселения в Казахскую ССР лиц коренной национальности, изъявивших желание работать в сельской местности, из других республик и зарубежных стран». 18 ноября 1991 г. // URL: /kazakhstan.news-city.info/docs/sistemsp/dok periyo.htm

13   Сванберг И. Казахи Китая. Казахские беженцы в Турции. - Алматы: Санат, 2005.

14   Мендикулова Г.М. Исторические судьбы казахской диаспоры. Происхождение и развитие. - Алматы: Гылым. 1997.

15   Ракишева Б. Казахи в России, русские в Казахстане: социально-демографический аспект // cessi.ru/ fileadmin/user upload/Rakisheva BI. Kazakhi v Rossii   russkie v RK .pdf

16   Laitin D. Identity in Formation. The Russian-Speaking Populations in the Near Abroad. Cornell University press. Ithaca and London, 1998. - P. 155.

17   Космарская Н. «Дети империи» в постсоветской Центральной Азии: адаптивные практики и ментальные сдвиги (русские в Киргизии, 1992-2002). - М.: Наталис, 2006.

18   Pal Kolst0. Territorialising Diasporas: The Case of Russians in the Former Soviet Republics // Millennium. - Vol. 28. - Issue 3 (1999). URL: library.ualberta.ca/subject/ politicalscience/ index.cfm

19   Moya Flynn. Reconstructing 'Home/lands' in the Russian Federation: Migration-Centered Perspective of Displacement and Resettlement // Journal of Ethnic and Migration Studies. - Vol. 33. - № 3. - April 2007. - Рp. 461-481.

20   Волков В., Лигута Т. Русские Латвии в контексте интеграции латвийского общества // Диаспоры. Независимый научный журнал. - М., 2004. - № 3. - С. 218-250.

21   Laitin D. Identity in Formation. The Russian-Speaking Populations in the Near Abroad. Cornell University press. Ithaca and London, 1998. - P. 155.

22   Касаткина Н.В. Особенности адаптации этнических групп в современной Литве // ecsocman.hse.ru/data/982/ 798/1231/006.KASATKINA.pdf

23   Элиас Н. Роль СМИ в культурной и социальной адаптации репатриантов из СНГ в Израиле // URL: demoscope.ru/weekly/2008/0329/analit04.php

24   Савоскул М. Российские немцы в Германии: интеграция и типы этнической самоидентификации (по итогам исследования российских немцев в регионе Нюрнберг -Эрланген) //URL: demoscope.ru/weekly/2006/0243/analit03.php

25   Савоскул М.С. Российские немцы: образ Германии и интеграция в германское общество // URL: demoscope.ru/ weekly/2006/0251/analit02.php. 101.

26   Казахская диаспора: проблемы этнического выживания. - Алматы: Атамура. 1997.

27   Sautman B. Is Xinjiang an internal colony? // Inner Asia. - 2000. - Vol. 2. - № 2. - Pp.239-271.

28   Atli Altay. The Role of Xinjiang Uyghur Autonomous Region in the Economic Security // usak.org.tr/ dosyalar/dergi/pJtyaKQqGXj378DTsCNLZZbpRVLHfn.pdf

29   Философия Алаш-Орды - вчера и сегодня // Казахстанская правда. - 2011. - 2 ноября.

30   Макулжан А. Положение казахской общины в СУАР КНР// URL: iwep.kz/stariysite/images/ document/ Makuljan SUAR.doc

31   Сыроежкин К.Л. Казахи Китая: проблемы репатриации //continent.kz/2000/16/22

32   Hongyi Harry Lai. China's Western development Program: Its rationale, Implementation, and Prospects. Modern China, 2002; 28; 432- URL: //sagepublications.com

33   WEI-WEI ZHANG. Ideology and Economic Reform Under Deng Xiaoping, 1978-1993. Graduate Institute of International Studies. - Geneva, 1996.

34   Goodman D. The Campaign to "Open Up the West": National, Provincial-level and Local Perspectives // The China Quarterly, 2004. - Рр. 317-334.

35 Dru C. Gladney. Dislocating China. Muslims, Minorities, and Other Subaltern Subjects. Chicago, The University of ChicagoPress, 2004.

36  Zukosky M. Reconsidering governmental effects of grassland science and policy in China // URL: jpe.library. arizona.edu/volume 15/Zukosky.pdf

37  Ethnic Minority Development Plan. Xinjiang Altay Urban infrastructure and environment improvement project. January 201. Xinjiang Altay Prefecture government // URL: adb.org/projects/documents/xinjiang-altay-urban-infrastructure-and-environment-improvement-project-ethnic-mi; 2.adb.org/Documents/DMFs/PRC/43024-01-prc-dmf-draft.pdf

38  Xinjiang Altay Urban Infrastructure and Environment Improvement Project Resettlement Plan for Buerjin County// 216.109.65.20/Documents/Resettlement Plans/PRC/43024/43024-01-prc-rp03.pdf www2.adb.org/Documents/Environment/PRC/43024/43024-01-prc-eiaab.pdf 

39  Gladney Dru. Dislocating China: Muslims, Minorities, and Other Subaltern Subjects. - Chicago: University of Chicago,2004.

40  Hobsbaum E. Nations and Nationalism since 1780: Programs, Myths and Reality. - Cambridge University Press, 1992. - Р. 4.

41  Ларина Е. Казахи в России // Родина. - 2004. - № 2. - С. 98-101. 

42  Ларина Е., Наумова О. Современное религиозное сознание российских казахов и ислам имамов // Этнографическое обозрение. - 2008. - №1. - С. 83-96.

43  Ларина Е., Наумова О. Народное самоуправление казахов Оренбургской области //ia-centr.ru/archive/ public_detailsfb68.html?id-127

44 Ларина Е. Казахский аул на самарской земле // Этносфера. - 2006. - № 11. - С. 18-21.

45  Ларина Е., Наумова О. Миграция казахов в западной части российско-казахстанского пограничья // Вестник Евразии. - 2006. - № 4. - С. 32-47.

46  Мадуанов С. Казахи в составе Кокандского ханства в первой половине XIX в. // Сборник по вопросам истории, археологии и этнографии. - Алма-Ата, 1978.

47 Савин И. Узбеки Южного Казахстана: Вчера и сегодня // URL: fergananews.com/article.php?id=6691

48 Савин И. Этничность как фактор повседневной жизни в сельских районах Южного Казахстана //URL://magazines.russ.ru/nz/2009/4/sa25.html

49  Қобландин Қ., Мендіқұлова Г. Өзбекстандағы қазақтардын тарихы және бүгінгі дамуы.- Алматы: Атажұрт, 2009.

50  Современные этнокультурные процессы в махаллях Ташкента. Под ред. Ш.Абдуллаева. -Ташкент: Фан, 2005. - 176 с. 

51  Werner C., Barcus H. Mobility and immobility in a Transnational Context: Changing Views of Migration among the Kazakh Diaspora in Mongolia // Migration Letters. - Vol. 6. - № 1. - Рp. 49-62. - April 2009.

52  Diener A. Kazakhstan's Kin State Diaspora: Settlement Planning and the Oralman Dilemma // Europe-Asia Studies. - Vol. 57. - № 2. - 2005. - Рр. 327-348; Он же: "One Homeland or Two: Territorialization of Identity and the Migration Decision of the Mongolian-Kazakh Diaspora," Ph.D Dissertation. - Madison: The University of Wisconsin, 2003. - Рp. 140-340; Он же. Kazakhstan's Kin State Dilemma: Settlement Planning and the Oralman Dilemma // Europe-Asia Studies. - Vol. 57. - №.2. -Рp. 327-348; Он же. Problematic integration of Mongolian- Kazakh return migrants in Kazakhstan // Eurasian Geography and Economics. - 2005. - Vol.46. - № 6. - Рp. 465-478; Он же. Homeland as Social Construct: Territorialization among Kazakhstan's Germans and Russians // Nationalities Papers, 2006. - Vol.34. - №2. - Рp. 201-235; Он же. Negotiating Territorial Belonging: A Transnational Social Field Perspective on Mongolia's Kazakhs // Geopolitics. - 2007. № 12. -Рp. 459-487.

53  Бадикова Е. Вступительное слово международной организации по миграции // Положение оралманов в Казахстане. Обзор 2006 // undp.kz/library of publications/files/6839-29831.pdf

54  Шоджи Ю. Вступительное слово Программы Развития ООН // Положение оралманов в Казахстане. Обзор 2006 //undp.kz/library_of_publications/files/6839-29831.pdf

55 Кожахметов А., Асанбаев М. Внутренняя миграция в Казахстане: в поисках решения. -Алматы: РОО <<Шаш>ірак»,2010. - С. 9.

56  Инкижекова М.С. Этническая элита как историко-культурный феномен // URL:// proceedings.usu.ru/?base= mag/0077(04 $02-2010)&xsln=showArticle.xslt&id=a12&doc= /content.jsp

57  Объединенные любовью к Отчизне. Интервью с заместителем председателя Всемирной Ассоциации казахов (ВАК) Т. Мамашевым // Казахстанская правда. - 2012. - 11 октября. 

58  Правда о государственной границе Республики Казахстан. Под общей ред. К.К. Токаева. -Алматы: Жибек жолы,2006. - 228 с.

59  Hirsch F. Empire of nations. Ethnographic knowledge and the making of the Soviet Union // Cornell University Press. -Ithaca, 2005.

60  Жангуттин Б. Репатриация советских граждан в Казахстан из Синьцзяня. // Краткие очерки истории Казахстана. -Алматы, 2008. - С. 175-203.

61  Аблажей Н. Н. Масштабы и последствия возвратной миграции из Китая в СССР/AJRL: hum.sbras.ru/kapital/ project/modern/018.html; Она же. Репатрианты из КНР в районах освоения целинных и залежныгх земель // Гуманитарные науки в Сибири. Отечественная история. - 2008. - №2. - С.104-106.

62  Атантаева Б. Приграничные миграции в 1930-е гг.: масштабы и характер // Евразийское сообщество: общество, политика, культура. - 2007. - №2. - С. 125-130.

63  Жангуттин Б. Миграционная политика Казахстана и России: попытка сопоставительного анализа // URL: rudocs.exdat.com/docs/index-329714.html

64 Оралманы: реалии, проблемы и перспективыі/ЛЛШ zonakz.net/articles/9865

65 ОФ «Агентство социальных технологий «Эпицентр» Аналитический доклад. Проблемы социализации оралманов и
сельских мигрантов // URL: zonakz.net/aticles/14025?mode=reply

66   Полетаев Д. Емишева Г. Орламаны: проблемы интеграции и адаптации // Фонд «Открытое общество» Инициатива реформирования местного самоуправления и государственных услуг. Академический руководитель П.Казмеркевич. -Будапешт, 2011. - С. 151-190.

67   Касенов У., Жусупов С., Айткалиев Р., Мустафаев Н. Потенциальные этноконфликты в Казахстане и превентивная этнополитика. - Алматы, 1997. - 38 с.