В статье рассматриваются культурологические аспекты полиглоссии. Анализируются позиции ученых и писателей, формулируется точка зрения автора статьи. Определяется место русского языка в творчестве казахских авторов, создающих свои произведения на неродном языке. Отмечается, что взаимосвязь казахской и русской культур в сознании билингвальных авторов оказывает позитивное влияние на развитие национального сознания и литературное творчество.
Национальное, как нравственная категория, есть проблема, касающаяся всех сторон бытия этноса. В условиях обновления общественной жизни она особенно актуальна, так как связана с особенностями этнографической трактовки национальной культуры, национального мышления, с психологическим складом нации и сферами сознания человека. Еще В.Г. Белинский в свое время писал о том, что искусство никогда не развивается независимо одиноко: напротив его развитие всегда бывает связано с другими сферами сознания.
Национальное, как философская категория, представляет собой многие стороны жизни национальных общностей, воплощает многообразие индивидуального, особенного, отдельного, охватывает все богатство материальной и духовной жизни нации. При этом следует учиты вать и то, что особенное и общее, национальное и инонациональное явления органически взаимо-связанные. Утверждение инонационального, общего в национальном одна из важных закономерностей духовного развития общества.
Подтверждением данного тезиса является трансформация национального самосознания в творчестве русскоязычных писателей Казахстана, носителей «двойного культурного кода», когда инонациональное и национальное, особенное и общее прорастают в органическое целое. В настоящее время сложилась русскоязычная ветвь казахской литературы, представленная творчеством авторов, которых называют «билингвальными», «транскультурными» представителями современной казахской литературы.
Первоначальный опыт казахской русскоязычной литературы, заложенный в творчестве Б. Момышулы, С.Санбаева, О.Сулейменова, активно подхваченный Б.Канапьяновым, Б.Каирбековым, А.Кодаром, А.Жаксылыковым и другими авторами, находит свое продолжение в произведениях новой генерации: Е.Аскарбекова, М.Исенова, А.Сабралиева и т.д. Национальные мотивы и образы, мир кочевой культуры и традиций, ландшафтное мировосприятие, ментальность подтверждают кровную принадлежность писателей – билингвов к родной национальной стихии.
Известный литературовед и критик В.В.Бадиков, исследуя своеобразие творчества русскоязычных писателей и поэтов Казахстана, настаивал на термине «художественный билингвизм», который, по его мнению, «предполагает, прежде всего, владение двумя языками в эстетическом, творческом плане, хотя на практике мы нередко имеем по крайней мере два типа: неполное (одностороннее) двуязычие и полное (двустороннее), и звучит этот термин более нейтрально и типологично, чем «двуязычие» или «казахские русскоязычные поэты».
Исследователи и критики, подвергая описанию особенности художественных текстов «билингвальных авторов», создающих свои произведения на языке метрополии, все больше акцентируют внимание на явлении полиглоссии, ее месте и значении в национальном сознании художников слова. Весьма интересные взгляды на обозначенную тему выражает У.М. Бахтикиреева, посвятившая ряд своих работ описанию особой функции русского языка в историческом процессе – выступать в качестве одного из средств выражения художественных образов иных культур. Ученый считает, что в настоящее время «можно вести речь о расширении поля филологической науки за счет русских текстов этнически нерусских писателей»[1,41].
Т.Толстая в своих работах ставит вопрос о статусе «имперского языка», которым в эпоху советской литературы был русский язык. Исследователь, относя к «имперским писателям» Ф.Искандера, Ч.Айтматова, А.Кима, замечает, что «имперские писатели – не те, кто выбрал сам дух империи, а, напротив, те, кто работал на стыке сопротивления и подчинения: сопротивления идеологии, подчинения языку. Провинциал никогда не забывал о своем происхождении. Подспудная, не сформулированная открыто мысль-чувство о своей первичной идентичности сохранялась.
О подчинении языка (но не языку) пишет М.В.Тлостанова: «Какой бы язык не выбирали транскультурные писатели в результате создается почти всегда пространство бахтинской полиглоссии, транскультурный ливистроссовский бриколлаж, а акцент смещается от искусной имитации имперского английского, французского, испанского, русского, к бесконечным способам их разрушения изнутри, демонстрации разлагающейся природы языка, как части умирающего «тела» империи, наконец, к попыткам дать новый импульс языку путем гибридизации, «перекрестно опыления и других способов подчинения доминирующего языка» [2,36].
А что же сами писатели и поэты? Какова их позиция? Каким образом они объясняют наличие «двойного культурного кода» в своем творчестве? Как они трактуют специфику инонационального в национальном созанании? Обратимся к дневниковым записям одного их видных русскоязычных казахских писателей Мурата Ауэзова. Он пишет: « Пишу на русском языке, но не по-русски. Мой русский язык – непритязательный, маленький костер, огня которого вполне достаточно, чтобы высветить определенный объем информации и лица собеседников. Русским языком творить казахское вольное слово попытка возможна, твердая решимость моя в том убеждает, но и сложна, хотя бы потому, что этот язык всегда ощущается мною как чуждый, способный выразить мое ожесточение, но не любовь, не чувства нежные, глубоко интимные, беззащитные в своей откровенности. Всегда находились, а порою и просто придумывались звукосочетания, фонетически близкие к словам сокровенным в тюркоязычной лексике. За этим не было сознательной позиции, осознанных протюркских настроений. Мы, русскоязычные казахи, начинали осваивать мир с помощью звуков, ритма, мелодики, знаков родной речи. В нашем русском языке, как правило, не функционируют с полной мерой нагрузки лексический слой детских слов, первых, крупных, святых»[ 3,193].
По мнению М.М. Аузова, ответы на вопросы, связанные с творчеством билингвальных авторов, можно получить при рассмотрении осознающей себя этнокультурной среды, непосредственно ее целенаправленных действий: «Конкретные условия определяют содержание этих действий, и опыт прошлого имеет для них значение отдельных аналогий, не более того. Вместе с тем, исторические факты говорят о том, что в ходе взаимодействия различных культур формируется особый тип личности, с деятельностью которой существенно связано состояние языковой ситуации, ее негативная или позитивная перспектива. Речь идет о так называемой «маргинальной личности», воспринимающей культуру, к которой принадлежит этнически, как бы извне, со стороны и потому – крупномасштабно. В случае сознательной ориентации на участие в судьбах этой культуры она обладает ценнейшей предрасположенностью к целостному осмыслению ее состояния и перспективы в соотношении с другими культурами. Благодаря этому качеству маргинальные личности неоднократно исполняли в истории роль активных деятелей как в развитии одной, так и в процессе ее взаимосвязей с другими культурами» [3,208].
Мы солидарны с мнением М.М.Аузова в том, что именно ситуация «маргинальности» обуславливает различие таких понятий, как «сознание этнической принадлежности и национальное самосознание». Подлинно творческая личность с глубокой мировоззренческой позицией в маргинальной ситуации восходит к национальному самосознанию, преодолевая в себе двойственную неопределенность маргинальности. Национальный язык в этом случае становится объектом, на повышение общественной роли которого направлены все его усилия, хотя в собственной практике он может предпочесть тот язык, которым лучше владеет как средством достижения своих мировоззренческих идей. «Совокупная деятельность творческих личностей, преодолевших уровень маргинальности и обретших себя в качестве субъектов национальной культуры, способствует в конечном итоге снятию противоречий двумя ее «ветвями» и решению общих задач ее развития. Известный поэт, переводчик, киносценарист, режиссер Бахыт Каирбеков, отмечает, что «два могучих крыла Пегаса» в равной мере питают его творчество. Поэт пишет: «Иногда меня спрашивают, почему я, владея казахским языком, не пишу на родном языке? Потому что знать язык и творить на нем – это разные вещи. Творить – означает не только совершенное знание языка, но обогащение его новыми образами с использованием всей палитры литературного языка. В моем случае я могу мыслить и писать на русском языке, ибо я воспитан на образной системе русской культуры и изначально впитываю казахскую образную систему через призму русского и европейского восприятия мира» [4,161].
Размышляя о феномене русской литературы Казахстана, Б.Каирбеков отмечает: «Это огромное богатство – чувствовать чужой язык и чужую культуру как свою. Жить поэтически на рубеже двух культур и двуязычия – всегда было перспективно и плодотворно для человека пишущего, а пишет он чаще на одном языке, но мироощущение его базируется на двух пластах – изначально чужеродных, но именно соединяясь и сливаясь в душе поэта, они становятся взаимопроникающими и, конечно же, взаимообогащаемыми».
Поэт-переводчик выделяет две стороны процесса взаимовлияния: первое – осознание глубинных корней своего языка через призму другого языка, который всегда влиял на родной язык, и находки этого влияния превращают иной язык в инструмент опознавания «мин», ставших благодатными семенами настолько, что они уже практически не опознаваемы в русском языке, т.е. стали его корневой системой. Второй процесс – это узнавание художественных ценностей другой культуры, другого языка, и через это знание, помогающее ему снять шелуху повседневной лексики, создать произведение, позволяющее по-новому засиять исконной светозарной этимологии слова, которое проявляется в остром восприятии, казалось бы, обыденных слов. Таким образом, благодаря знанию и погружению поэта в чужую лексику, он «прозревает» свой язык».
Анализируя творчество русскоязычных поэтов, Б.Каирбеков отмечает, «что такие поэты как О.Сулейменов, обогащают и русский язык, и русскую культуру, и родной казахский язык, возвращая ему великие тюркские корни, способствуя рождению в казахской поэзии новой плеяды поэтов, опирающихся уже на новое прочтение собственного языка. Философ, переводчик, поэт Ауезхан Кодар, размышляя о том, как в его творческой судьбе соединились несколько ипостасей, говорит: «Все-таки я думаю, что во главу угла надо поставить мое двуязычие. Именно оно сформировало меня сначала как мастера художественного перевода, а потом и философа – интерпретатора текстов. Оно же приучило меня работать на стыке жанров, четко различая их границы…» [4,13].
Писатель и филолог Аслан Жаксылыков, говоря о неразрывной связи казахоязычной и русскоязычной литературы в художественном пространстве нашей страны, подчеркивает мысль о том, что переводческая деятельность писателей-билингвов органически дополняет творческую: «Будучи билингвами, они объективно предназначены для такого труда. Так русскоязычная часть нашей литературы работает на казахскую культуру, расширяя ее и пропагандируя, осваивая тонкости казахского языка.