Семейно-брачные отношения у казахов были насквозь пронизаны патриархальностью, характеризовались большой консервативностью, содержали (целиком или частично) наслоения пережиточных обычаев (вирилокальность, левират, брак с умыканием и др.), но все же они видоизменялись, т.к. рецепиировались некоторые нормы шариата и, в большей степени, нормы права России. Брачные нормы адата отличались наилучшей разработанностью и детализацией, порой мелочно регламентировали соответствующий круг общественных отношений, но не всегда соблюдались со всей строгостью, а в связи с регионализмом обычного права в отдельных частях Казахстана могли разниться. Брак заключался только между мужчиной и женщиной. Моносексуальные (гомосексуальные и лесбийские) браки запрещались, хотя какое-либо наказание за гомосексуализм не предусматривалось, но лишь потому, что, согласно разделу VI «О содомском грехе, насилии и блуде» «Собрания киргизских законов…», «скотоложству и мужеложству примеров в… степи не было» (1, с. 63-64). В государствах, предшествовавших Казахскому ханству, действовали установления Ясы Чингисхана, предписывавшие повинных в педерастии и иных постыдных пороках приговаривать к смерти. Запрещенность гомосексуальности и лесбиянства зафиксирована в ряде норм, содержащихся в Коране и Сунне. Брак мог заключаться в любое время года, но по мере определенного распространения ислама, богачи стали избегать второго месяца мусульманского календаря сафара, считавшегося несчастливым, и времени поста – уразы. При отсутствии органов государственной регистрации брака и отношении к браку как к таинству обряд совершал мулла или чаще – человек, знающий полагавшиеся при венчании молитвы и благословения (бата). Брак заключался в ауле тестя перед отъездом молодых в аул жениха. Свекор и свекровь на церемонии не присутствовали. При бракосочетании должны были находиться не менее двух посторонних свидетелей. Переночевав одну ночь в ауле тестя, новоиспеченный муж, если подтверждалась целомудренность новобрачной, увозил ее в свой аул.
Брачный возраст для мужчин наступал с достижением совершеннолетия, т.е. 15 лет. Так, эпический персонаж Козы Корпеш отправился разыскивать нареченную, достигнув пятнадцатилетнего возраста. При хане Тауке был определен и брачный возраст для женщин – 16 лет. Стремление установить более поздний брачный возраст для женщин вызывалось спецификой хозяйственно-бытовых отношений: от женщины требовалась «большая степень умственной и физической зрелости», ибо на нее падали «все заботы по хозяйству и тяжесть домашних работ» (1, с. 323). Однако де-факто данная норма зачастую не соблюдалась, и практиковались более ранние браки: так, можно было отдавать замуж и двенадцатилетнюю девочку. В основе ранних браков лежали, особенно у бедняков, желания породниться с влиятельным родом, поправить материальное положение посредством получения калыма, приобретения дополнительной работницы. В конце XIX в. в адатном праве наметилась тенденция к унификации брачного возраста – 15 лет, как для мужчин, так и для женщин, но заключение брака в более раннем возрасте по-прежнему происходило фактически. Предельный возраст для вступления в супружество не устанавливался. Разница в возрасте не считалась препятствием к бракосочетанию, но в конце XIX в. в отдельных регионах стал распространяться обычай, по которому невеста старше жениха на 6 и более лет не принуждалась к замужеству против своей воли.
Вступлению в брак не было присуще такое условие, как обоюдное добровольное согласие самих брачующихся: «пример брака по любви или по взаимному влечению сердец весьма редок», «воле жениха и невесты… не придается никакого значения», «сын, не видавший никогда невесты, исполняет священную волю отца», желания «девицы… не спрашивается», «девица не смеет браковать жениха» (1, с. 115, 121,
122, 232, 324) и т.п. Когда лицо, совершающее обряд, или специально посылаемые шаферы спрашивали венчающихся, согласны ли они вступить в брак, последние обычно молчали. Даже если они отвечали утвердительно: «Я желал(-а)», то данный словесный оборот, употребляемый всегда в прошедшем времени, являлся лишь простой формальностью, отражал не их осознанное и независимое волеизъявление, не добровольность желания обвенчаться, а лишь констатацию воли родителей. Тот же Козы-Корпеш начал искать Баян не из-за привязанности к ней, а потому что его отец нарушил договоренность с отцом суженой. Лишь в конце XIX в. мужчина, достигший совершеннолетия, получил право по своему желанию «испросить… позволение» (1, с. 312) у родителей девушки, а в некоторых местностях девушке разрешалось выйти замуж по своему усмотрению по достижении 23-х лет, однако, если учесть, что родители чаще всего сватали детей до достижения ими совершеннолетия, то это право превращалось почти в фикцию. Поэтому заявления о том, что «и раньше выбор оставался за влюбленными» (4, с. 4), нуждаются в значительной корректировке. Напротив, обязательным условием вступления в супружество было волеизъявление отцов либо их «заместителей» – билеуши ага, т.е. «управляющих братьев» (старших или наиболее умных и даровитых сыновей умерших отцов), усыновителей или опекунов. Женитьба сыновей осуществлялась строго в порядке очередности по старшинству. Дочери выдавались замуж также по старшинству лет. В основу соглашения были положены интересы «родителей, у которых собственные виды и расчеты… всегда преобладают над… чувствами бракосочетающихся» (1, с. 232-233). Родители условливались о помолвке в большинстве случаев, когда дети были в пеленках (колыбельный сговор) или в подростковом возрасте и гораздо реже – в совершеннолетнем. Они могли нарекаться даже потенциально, еще до зачатия или находясь в материнском чреве, особенно для скрепления обета тамырства (дружества, побратимства) между близкими знакомыми. Подобный обет в ознаменование долголетней дружбы дали друг другу, в частности, Карабай и Сарыбай (эпос «Козы-Корпеш и Баян-Слу»). Через определенное время (нередко до 10-ти и более лет) после заключения прелиминарного соглашения заключался договор сватовства. С этой целью отцом жениха отправлялись к отцу невесты сваты в количестве, зависящем от состояния и знатности сватающихся семейств. Обычно число сватов колебалось от 3-х до 10-ти, но у богатых и знатных их могло быть больше 20-ти. Сваты (кудалар) могли посылаться и без предварительной договоренности. Поскольку договор сватовства связывал не конкретные личности жениха и невесты, а их семейства, то он не расторгался и в случае смерти одного из потенциальных супругов. Если жених умирал или был подвергнут остракизму за совершенное преступление, то сосватанная за него невеста должна была выйти замуж за одного из его братьев (преимущество отдавалось непосредственно следующему за женихом брату, т.е. холостому), а при отсутствии таковых – за ближайшего родственника по боковой линии (при этом к калыму придавалось определенное количество скота). Если первый жених уже посещал невесту, то ее отсылали в траурной повязке с приданым в аул умершего, где она оплакивала его в течение года, а после годичного траура выходила замуж. Родителям покойного родители невесты преподносили утешительные подарки – аза. В случае смерти засватанной невесты жених обязан был взять в жены балдыз – ее непросватанную младшую сестру, воспитанницу родителей или уступленную им родственницу. Если жених уже приезжал на свидание к первой невесте, он приплачивал балдыз калым, размер которого зависел от величины первоначально оговоренного калыма. Отец непросватанной девушки мог дать согласие даже на ее брак с насильником, уплачивавшим за нее значительный калым и избегавшим тем самым сурового наказания (вплоть до повешения), что предусматривалось еще законами Тауке.
Нарушение родительской воли детьми влекло жестокое наказание. Сын или дочь, сочетавшиеся браком без ведома родителей, будучи помолвленными с другими, за свое самовольство предавались смерти (хрестоматийный пример – относящаяся ко второй половине XVIII в. трагическая история Кебека и Енлик). Вступление в связь с непросватанной девушкой помимо воли ее отца также наказывалось казнью как самой девицы, в т.ч., если она забеременела, так и обольстившего ее. Впрочем, уже в начале XIX в. мужчина, прелюбодействующий с непросватанной девушкой и приживший с ней младенца, чтобы избежать наказания, должен был с согласия ее отца, стремящегося уберечься от падающего на семейство позора, а потому не афиширующего безнравственность поведения дочери, жениться на совращенной им с платежом выкупа. Также допускалась признаваемость родителями, подталкиваемыми (особенно бедняки) намерением «выменять честь… дочерей… на несколько голов» скота (1, с. 176) и прилагавшими усилия для избегания нежелательной огласки, брака, заключенного тайком от них сыном, за которого еще не сватали невесту, и не высватанной дочерью (сторона жениха обязана была уплатить калым и штраф за бесчестие). Однако подобные браки были редкостью, поскольку родители, как уже упоминалось, сговаривались почти всегда «в малолетстве или в юношеском возрасте» будущих супругов (1, с. 102). Нарушение предварительного соглашения и (или) договора сватовства родными сговоренных детей рассматривалось как клятвопреступление и могло послужить одним из поводов к межобщинным усобицам. Довольно распространенным было притворное сватовство с последующим отказом, преследующее чисто экономические цели, например, получение обратно угнанного барымтачами скота. Для предотвращения «продолжительной родовой вражды» (1, с. 328) адатом вводилась материальная ответственность сторон. Если отец невесты нарушил предварительную договоренность о предстоящем сватовстве, он возвращал отцу жениха задаток – каргыбау (буквально: «привязь ошейника») – преподношение скотом или иным имуществом, скрепляющее соглашение; если же он нарушил договор после сватовства, то лишался обязательных подарков сватам – кит (их стоимость определялась социальным статусом сватов) и издержек на угощение сватов, возвращал полученную часть калыма. Если нарушителем оказался отец жениха, он терял каргыбау, лишался подарков (кит), оплачивал издержки на угощение, утрачивал уплаченную уже часть калыма. Кроме того, виновная сторона обязывалась заплатить штраф, варьировавшийся в зависимости от того, на какой стадии сватовства было нарушено обязательство. Наиболее крупный штраф выплачивался, если жених уже воспользовался правом первого посещения обрученной, поскольку предполагалось, что он мог лишить ее девственности. В случае «запирательства и отрекательства» (1, с. 243) той или другой стороны непреложным доказательством отрицаемого отперевшейся стороной факта сватовства в ходе судебного разбирательства признавалось поедание неизысканного кушанья куйрык-баур, подаваемого только сватам и состоящего из накрошенных в разведенный куртом бульон печени и курдючного сала белого барана, заклание которого освящало договор сватовства. Сторона жениха подвергалась взысканию, если высватав за него одну невесту, его после этого просватали или женили на другой. Сверх того, он обязан был жениться на первой невесте, предоставив ей статус главной жены – байбише. Если же сосватанная невеста была выдана за другого, то ее отец обязывался не только вернуть калым, но и выдать за незадачливого жениха другую, непросватанную, дочь, а при ее отсутствии уплатить в качестве штрафа еще один калым.
Право собственноручно подыскивать себе жену приобретал только сын, выделенный отцом, т.е. ставший самостоятельным хозяином юртовладельцем (в условиях сословного неравенства полностью юридически дееспособными являлись только мужчины из «белой кости»), но поскольку отделение сыновей происходило уже после их женитьбы (позже добавилось еще одно условие – достижение двадцатилетнего возраста), то они к этому времени были либо вдовцами, либо разведенными, либо брали вторую или энную жену. Но поскольку за каждую новую жену нужно было платить калым, причем во всевозрастающем размере, то подобное позволяли себе лишь состоятельные казахи, т.е. меньшая часть населения. Архаические правовые обычаи разрешали иметь до 7-ми жен, а нормы шариата урезали их число до 4-х. Но эти ограничения не распространялись на представителей аксуйек, могущих иметь целые гаремы, формально запрещенные. Согласия наличных жен на взятие новой, разумеется, не спрашивалось. Богатые также имели наложниц из рабынь, количество которых не лимитировалось. Ввиду ограниченности материальных ресурсов, основная масса населения жила в «одноженстве». Отсюда вытекает неодобрительное отношение большинства казахов к многоженству: «Отчаянный собирает дубины, глупец набирает жен» (1, с. 441). На это следует обратить внимание нынешним поборникам введения в Казахстане многоженства.
Современные авторы часто рассуждают о «большой свободе казашек в семье и общественной жизни» (3, с. 88). В действительности, женщина в казахском обществе находилась в неполноправном, подневольном положении, не была полноценным субъектом права. Неодинаковость объема праводееспособности мужчины и женщины проявлялась, в частности, в институте аменгерства, лишавшем вдову права самостоятельно выбрать нового супруга. «Противоестественный порядок наследственности жен» (1, с. 254) был следствием покупного брака. Поскольку жена была куплена за калым, то «правами на женщину и ее приданое обладает не только муж женщины, но и весь его род» (6). В правосознании казахов бесспорность права на свояченицу была столь же несомненна, сколь право хозяина на шкуру его павшей лошади: «Если умрет брат, то сноха – наследство; если подохнет лошадь, то шкура – наследство» (1, с. 328-329). Поэтому, овдовев, жена после ношения годичного (позже – стодневного) траура должна была вступить в брак с деверем – братом умершего в порядке старшинства, а при отсутствии такового – со сродным, двоюродным, троюродным братом и т.д. Таким образом, левиратный брак препятствовал тому, чтобы имущество покойника «уплыло» из его общины.
Аменгеру не возбранялось приневолить вдову, особенно, если она была бездетной и не слишком старой, выйти за него замуж и не допустить ее вступления в связь с посторонним, прибегая к насильственным мерам: привязать к четырем столбам, заковать в железные путы и т.п. (1, с. 343). Выход вдовы замуж не за аменгера влек наказание как для нее, так и для ее избранника: они прилюдно наказывались телесно, а обольститель должен был, кроме того, уплатить штраф. В условиях сурового патриархального быта женщинам приходилось мириться с подобным положением вещей. В крайне редких случаях, когда вдова категорически отказывалась выйти замуж за кого-либо из родни мужа или намеревалась вступить в брак по своему желанию, угрожая самоубийством или даже пытаясь привести свое намерение в исполнение, ее называли сатаной и оставляли в покое либо прогоняли, лишив детей и имущества, а ее любовник уплачивал аменгерам штраф. Вдову не принуждали к замужеству, если у мужа не было родственников, если она была немолода или имела детей мужского пола, в т.ч. малолетних, остающихся в ее призрении без сторонней опеки. При этом аменгеры строго наблюдали, чтобы она оставалась незамужней. Вдова не могла возвращаться к своим родственникам без дозволения аменгеров и не имела права распоряжаться имуществом покойного супруга, а могла лишь временно управлять им до совершеннолетия старшего сына. Некоторые современные авторы склонны идеализировать аменгерский брак, искажать его истинные причины, заявляя, что он был продиктован «великой идеей гуманизма» и «придуман», «чтобы осиротевшие дети не остались без кормильца и защиты своих родственников, а вдова без крепкого мужского плеча» (5). При этом забывается, что традиционный адат почти начисто лишал женщину имущественных (как и многих других) прав, а вспомоществование вдове и дочерям основывалось, в первую очередь, на меркантильном интересе – стремлении получить калым за дочерей и с лихвой вознаградить свою родовую единицу за потраченный на вдову калым (1, с. 252). Определенные послабления стали предоставляться вдове лишь под влиянием шариата и особенно российского законодательства. Можно проследить их пошагово. Сначала вдова получила право выбирать из младших братьев того, «который ей поглянется» (1, с. 87), но он был обязан уплатить обойденному брату штраф. Затем вдове стало даваться право выхода по ее выбору за кого-либо из членов родовой группы, к которой принадлежал муж: «Можешь уйти от одного, но из рода не уйдешь» (1, с. 445). Дети и имущество, кроме постельных принадлежностей и иногда лошади, удерживались родственниками покойного. Далее стало позволяться замужество с посторонним, обязанным заплатить аменгерам калым, а вдова лишалась детей и всего имущества, делившегося между родственниками с мужниной стороны. Де-юре устанавливалось и право вдовой женщины, чаще бездетной, вернуться к своим родственникам. Однако консерватизм общественных отношений и живучесть вековых предрассудков мешали женщине полновесно воспользоваться даже этими урезанными правами. Ограничения в праве выбора супруга существовали и после развода. Изначально развод был возможен только по воле мужа и представлял чрезвычайно редкое явление, т.к. был равносилен безвозвратной утрате имущества. Зато муж имел право уступить свою жену другому мужчине за калым, использовавшееся обедневшими казахами, надеявшимися таким способом улучшить свое благосостояние. Постепенно стало признаваться и право женщины на расторжение брака, но оно обставлялось многочисленными оговорками, например, бии могли обязать разведенную выйти замуж в срок от 10 до 30 дней; в противном случае она должна была вернуться к прежнему мужу. Если женщина возвращалась под покровительство своих родственников, то ее вторичный брак зависел от их воли. В конце XIX в. женщине, получившей разводную, стало дозволяться в определенных случаях выходить замуж по своему усмотрению, но при условии, что новый муж уплатит бывшему условленный калым.
Уплата калыма, компенсировавшего потерю работницы, являлась важнейшим условием брака, приравнивавшим договор сватовства к возмездным гражданскоправовым договорам, правопорождающим имущественные правоотношения. Дореволюционные исследователи абсолютно справедливо утверждали, что казахи жен «приобретают... покупкою» (1, с. 27), «унижая… до степени животного или вещи», что «в основании… брака лежит… нечто вроде торговой… сделки» (1, с. 233) и т.п. Несмотря на это, некоторые авторы упорно отрицают покупной характер казахского брака и даже приписывают вышеприведенные резюме «наговорам» Советской власти (4, с. 7). Размеры калыма менялись с течением времени, зависели от региональных особенностей, но, в первую очередь, от состояния контрагентов, поэтому адатом они с точностью не определялись. Ценность и количество калымного скота (часть калыма могла уплачиваться иными вещами, рабами, позже – деньгами), как и сроки уплаты калыма, оговаривались при предварительном сговоре либо при заключении договора сватовства. Источники говорят о 3-х разрядах калыма: высшем, среднем и низшем, однако их состав определяют по-разному. Причем, подчеркивается, что размеры калыма могли как существенно увеличиваться у «первоклассных богачей», так и столь же существенно понижаться у бедняков. Так, у низших слоев общества был распространен баламалы калым, в котором 5-15 голов скота заменялись «одною добропорядочною» (1, с. 237), но номинально сохранялись принятые мерила счисления скота: жиырма (20), кырыкжети (47) и др. У самых бедных существовал «округленный» калым, состоящий из десяти голов скота. Бедняк, не наскребавший и такого количества, платил 5-6 и менее овец, а оставшееся доплачивал «тем, что только может» (1, с. 189). Калым уменьшался, если девушка была похищена кем-то посторонним, а потом возвращена родителям. Часть калыма уплачивалась немедленно после высватывания, остальные – постепенно, особенно в тех случаях, когда родители жениха не были достаточно состоятельными и (или) невеста еще не достигла брачного возраста. Калым мог выплачиваться и единовременно, если этого требовали условия договора. Во избежание споров выкуп передавался отцу невесты или заменяющему его лицу непременно в присутствии многочисленных свидетелей, после чего поступал в его полное распоряжение. При выплате трети калыма жених получал право ночевать с помолвленной (т.н. «игра за пазухой»), хотя совокупляться им запрещалось. Брак заключался после «окончательной разделки» (1, с. 121), т.е. уплаты оговоренного калыма полностью. Позже появилась норма, в соответствии с которой калым должен быть выплачен до достижения невестой 20 лет, иначе договор признавался ничтожным. Уплата части калыма после заключения брака допускалась в случае беременности как следствия «преждевременных наслаждений» с женихом (1, с. 29), а также при недостаточной состоятельности жениха по обоюдному согласию сторон. Если брак по каким-либо причинам не состоялся, то калым в зависимости от обстоятельств либо возвращался (в полном объеме, с удержанием его части или с прибавлением штрафа, например, «за посрамление жениха отказом» (1, с. 313) выдать за него балдыз) либо оставался у стороны невесты (если, к примеру, отказ в бракосочетании был вызван какими-либо неблаговидными поступками жениха).
Адату известны и бескалымные браки, как-то: левиратный брак и повторный брак бывших мужа и жены (если калым мужу не выплачивался). Также калым не уплачивался при компенсационном браке, когда невеста отдавалась в качестве полной или частичной компенсации за блудодеяние с чужой женой или с просватанной девушкой, за убийство и т.д., и при встречном сватовстве (карсы-куда), когда каждый из сватов отдавал свою дочь за сына другого (при мене дочерей делалась лишь небольшая доплата отцу старшей невесты). Такая разновидность перекрестного брака встречалась у бедных казахов. Еще один вариант бескалымного брака, наблюдавшийся только у бедняков, иллюстрирует поговорка: «Непривязанной собакой лучше быть, чем зятем, привязанным у тестя» (1, с. 326). Не имеющий родственников зять переходил под главенство тестя, не платя калым и не получая приданое. По поводу такой формы брака существуют разные мнения. П.Е. Маковецкий считал, что у казахов «никогда не бывает» «отрабатывания калыма» (1, с. 326), а зять становится наследником тестя на правах сына. Однако, если исходить из отношения к браку как к возмездной сделке, то нужно признать правоту анонимного составителя «Сборника киргизского обычного права», утверждавшего, что зять должен был отрабатывать калым у тестя, не приобретая «никаких прав на имущество последнего» (1, с. 400). В литературе попадается утверждение, что тамыры «договаривались поженить своих будущих детей без уплаты калыма» (3, с. 88), однако источниками оно не подтверждается.
Помимо калыма, сторона жениха обязывалась преподносить стороне невесты множественные подарки. О степени их обязательности свидетельствует поговорка:
«Невеста без выкупа может быть, но не может быть жениха без подарка» (1, с. 432). Обязательные подарки презентовались: свахе (шауып-кельды, буквально: «прискакали»), при входе в отау (шатыр-байгазы), тестю (неке-асы), теще (жартыс, т.е. «разрывание, раздирание»), невесте (уйгекрер), ее родственницам и свойственницам (каде), подругам (алым). Подносились и более мелкие подарки. Требовательность и придирчивость по отношению к презентам, несмотря на их малозначительность в сравнении с калымом, были достаточно высоки, поэтому жениху нередко приходилось дарить новые «взятки», чтобы быть допущенным «до пожатия руки невесте» (1, с. 336).
Еще одним из условий заключения брака являлась выдача за невестой заблаговременно приготовленного приданого (жасау). Размеры приданого в отличие от размеров калыма предварительно не обговаривались. Некоторые современные авторы факт отдачи приданого преподносят как доказательство отсутствия покупного брака, заявляют, что жасау «ничем не уступало по размерам калыму» (4, с. 7). Однако подобные заявления несостоятельны, ибо приданое, равнявшееся калыму или превышавшее его, могли отдавать лишь богачи. У абсолютного же большинства населения стоимость приданого была намного меньше стоимости калыма, поэтому «выдача дочери замуж составляет для них доходную статью» (1, с. 329). Величина приданого обычно сообразовывалась с той-малом, т.е. частью калымного скота, предназначенной для свадебного пиршества, тогда как основную часть калыма составлял карамал, а кроме него в состав выкупа входили: илю («привес») – плата за первое посещение невесты (иногда она была даже больше карамала), сют-акы – плата за молоко матери, которым вскармливалась невеста, различные приплаты: бас-жаксы, аяк-жаксы, джигит-тюе и др.В состав приданого могли входить: верховая лошадь, вьючный верблюд, юрта, седло, седельный прибор, нагрудник, умывальник, таган, ковш, сундук, кровать, подушка и другие предметы. Древнейшие правовые обычаи предполагали, что каждая из вещей, кроме саукеле и предметов роскоши, должна даваться в девяти экземплярах, но в связи со значительным расслоением общества этот обычай не соблюдался. Богатые могли отдавать и по 40 экземпляров каждой вещи, в то время как бедняки выделяли по одному предмету, причем далеко не в полном вещевом комплекте. Если тесть не предоставил приданое, хотя имел для этого возможность, полагалось взамен жасау насильно отделить часть родительского скота. Приданое, за исключением саукеле, поступало в полное распоряжение мужа (или свекра, если женившийся сын еще не был отделен). Доминирование покупного брака не исключало пережитков хищнического брака, комбинировавшегося с выкупным. Издревле похищение женщины служило одним из поводов для межродовой вражды. Законы Тауке уже различали умыкание женщины без ее согласия, наказывавшееся смертной казнью похитителя или взысканием куна, и увоз замужней женщины с ее согласия, при котором виновный мог оставить ее у себя, уплатив мужу калым и доставив ему девушку без калыма. Другие обычно-правовые нормы фиксировали, что увезший непросватанную девушку мог жениться на ней с уплатой калыма и аипа родителям, а просватанную девушку – с уплатой двух калымов жениху. Жених, умыкнувший невесту, не доплатив части калыма, возвращал ее и штрафовался, а вступить в брак мог только после уплаты недостающей части. Если же калым был выплачен сполна, а родственники невесты медлили с ее выдачей без уважительной причины, домогаясь доплаты к калыму, то жених имел право увезти выторгованную невесту, но только после неоднократного предъявления претензии родственникам тестя, а также имел право истребовать назад калым с уплатой штрафа. Бедняки, не имевшие возможности заплатить калым, «урывками… похищали» иноплеменниц, а чаще всего «подстерегали калмычек» (2, с. 247), но такая форма брака зависела исключительно от успеха грабительских набегов, который не мог быть постоянным.
ЛИТЕРАТУРА
- Материалы по казахскому обычному праву. – Алматы, 1998.
- Прошлое Казахстана в источниках и материалах. Сборник 1. – Алматы, 1997.
- Абиль Е. История государства и права Республики Казахстан. – Астана, 2001.
- Кенжеахметулы С. Казахские народные традиции и обряды. – Алматы, 2000.
- Оспан Б. Жена по наследству: древний обычай казахов, пронизанный идеей гуманизма [Электронный ресурс] // URL: http: // 365info.kz/2015/03/
- Россия и тюркский мир. 2-я международная конференция. Библиотека РАН [Электронный ресурс] // URL: http:// rasl. ru/ science/tiurki1.php