В онтологических определениях языка и речи традиционно отражается главный вопрос о роли общества в языковом процессе. Не подлежит сомнению, что человек может и должен вмешиваться в развитие языка с целью оптимизации речевых средств выражения мысли. «Он (язык) есть социальный элемент речевой деятельности вообще, внешний по отношению к индивиду, который сам по себе не может ни создавать язык, ни его изменять» [1, с. 39]. В статье «Язык и речь», полемизируя по этому поводу с О. Есперсеном, Ш. Балли писал:
«Когда Соссюр утверждает, что индивидуум не может изменить язык и распоряжается только в речи, само собой разумеется, что имеются в виду условия, в которых действие закона проявляется абсолютным образом, например, когда индивидуум по своей инициативе намеревается изменить нечто существенное в системе… Однако никогда Соссюр не заявлял, что язык полностью не зависим от индивида» [2, с.112].
Далее Ш. Балли указывал, что язык усваивается индивидом активно: «Человек никогда не относится к языку совершенно пассивно … Чем больше прогрессирует и облагораживается цивилизация, тем больше подвергается язык обработке и обдуманным изменениям…»[2, с.112]. Еще И.А. Бодуэн де Куртенэ убежденно говорил: «Разве можно заботиться о чистоте какого бы то ни было языка, не допуская вмешательства свободной воли человека в его чисто естественное развитие?» [3, с. 40].
Проблема управления развитием языка неразрывно связана с повышением грамотности и общей культуры. Система языка недоступна лингвистически неграмотному индивиду и не осознается им как система, а овладеть ею, – писал Ф. де Соссюр, – можно лишь путем размышления [1, с. 83]. Система языка становится осмысленной с ростом грамотности и образования. «Сознательное построение речи, – писал Г.О. Винокур, – и есть то, что заслуживает быть названным культурой речи». «Путь к культуре речи ведет через подлинное научное, а не абстрактно-прагматическое знание» [4, с. 88, 89].
С ростом языковой культуры массой говорящих яснее осознается норма и отклонения от нее, люди становятся чуткими к любым языковым изменениям и воспринимают их оценочно, разумно. Для успешного проведения языковой политики и разработки вопросов культуры речи важно определить понятие языковой нормы. В учении Ф. де Соссюра, не выделявшего норму в качестве самостоятельного лингвистического понятия, содержались, однако, известные предпосылки для рассмотрения языка как традиционной, или нормативной системы. Таким образом, можно утверждать, что в социальной обусловленности и традиционности языкового знака коренится и его обязательность, в свою очередь предопределяющая существование нормативного плана языка.
Нормативные способы выражения, – писал Ш. Балли, – «не существуют в языке в чистом виде, но тем не менее являются безусловной реальностью». Определяя норму с социологической точки зрения, Балли пришел к выводу, что она в принципе не отличается от других видов социальных норм поведения.
Для установления критерия нормативности, по мнению Балли, следует обращаться к устной речи: «Учитывая, что язык создан, прежде всего, для устного употребления, было бы ошибкой не принимать последнее за норму» [2, с. 114]. Эту установку можно считать правильной в том смысле, что живой речевой опыт следует закономерным и активным тенденциям, которые не всегда могут быть своевременно улавлены в практике нормализации (нормативные грамматики, словари, справочники и т.п.). Однако, склонность Балли недооценивать письменную языковую традицию уже была подвергнута критике в лингвистической литературе [5, с. 404].
Идея «нормы» была намечена А. Сеше, ставившего перед лингвистикой речи задачу изучения узуса. Сеше указывал на отрыв грамматических трудов нормативного характера от реальности живого языка [6, с. 71]. Случаи отставания нормализаторской деятельности отмечались и позже.
Отправной точкой в понимании нормы можно считать труды ученых Пражского лингвистического кружка, где впервые актуализируется мысль о двуаспектной природе языковой нормы. С одной стороны, нормой принято называть общепринятое употребление, регулярно повторяющееся в речи говорящих (воспроизводимое говорящими), а с другой – конкретные «предписания, правила, указания к употреблению, зафиксированные учебником, словарем, справочником» [7, с. 7]
Понятие языковой нормы было свойственно языкознанию на всех этапах его развития. Оно связывалось с разными концепциями и получало различное терминологическое обозначение. В XVII-XVIII вв., например, это были идеи нормативных грамматик и словарей. В языкознании XIX в. проблема нормы обсуждалась как соотношение общечеловеческого (логического), национального и индивидуального (психологического); младограмматики выдвинули понятие узуса, противопоставив его искусственности литературно-письменной нормы и индиивидуальности речевого акта. Особенно актуальна стала проблема нормы в лингвистике XX в., когда она стала разрабатываться, с одной стороны, в связи с проблемой реализации языковой системы, а с другой – в связи с изучением литературных языков и культуры речи.
Понятие языковой нормы, несмотря на значительные колебания в его определении, а также недостаточную разработанность отдельных аспектов этого понятия, является важным и необходимым для характеристики языка в связи с его функционированием.
Речевая мода распространяется на самые различные области общественной жизни. «В ее орбиту может попадать как явление, так и носитель. И если до определенного времени язык не воспринял что-то как модное, то нельзя ручаться, что это что-то в дальнейшем не будет актуализировано в речевом пространстве и в какой-то момент не станет модным языковым стандартом» [8, с. 52].
Многообразные изменения в сфере модных языковых стандартов не выходят за рамки основных образцов, которые являются достаточно стабильными. Еще в XIX в. И.И. Срезневский ставил важный вопрос: «… подчиняются ли правилам склонения русского те слова иностранные, которые вошли в русский язык, или же они остаются неизменяемыми?». И сам же отвечал на этот вопрос: «Вообще говоря, подчиняются, а затем есть исключения, определяемые модой…» [9, с. 102].
Не все слова-заимствования поддаются ассимиляции в языке-получателе. Вовлекаясь в систему русского словоизменения, они образовывают внутри этой системы свою подсистему.
Эти слова не подчинялись правилам и аналогиям, а образовали свои собственные правила и аналогии, потому что чужеродность морфологического облика большинства несклоняемых слов на гласный обнаруживается при сопоставлении корреляций флексий склоняемых существительных.
Причины несклоняемости, очевидно, заключаются в ограничениях морфологической системы русского литературного языка. Значительные колебания в системе нормативного склонения испытывают заимствованные существительные-топонимы. К примеру, значительные затруднения вызывает словоизменение новых наименований административных центров современного Казахстана (Актау, Актобе, Аксу, Алматы, Атырау, Балыкшы, Жосалы, Каратау, Кентау, Кокшетау, Мангыстау, Темиртау, Уштобе, Хромтау, Шиили, Шу и т.д.). Склонение топонимов представляет собой один из неустойчивых фрагментов грамматической системы. Как известно, топонимы составляют достаточно крупный пласт наименований. Поскольку пословной кодификации топонимов в наиболее известных нормативных словарях не проводится, на практике приходится постоянно сталкиваться с вопросами, касающимися грамматических характеристик топонимов. В частности, одним из наиболее спорных является вопрос о склоняемости или несклоняемости топонимов в сочетаниях с географическими терминами (типа в местечке Хансунг — в местечке Хансунге, из города Чан-лин-сянь — из города Чан-лин-сяня).
Несмотря на морфологическое своеобразие топонимики, ее современные грамматические свойства находятся в прямой зависимости от состояния нормы в общеязыковой системе.
На основе выявленных объективных характеристик даются четкие рекомендации в трудных случаях современного употребления. Так, учитывая современную норму употребления сочетаний с термином республика, в деловых документах целесообразнее употреблять топоним в несклоняемой форме (положение республики Хакасия, поездка в республику Карелия; на территории республики Грузия и т.п.). Однако в разговорной речи допустимы и склоняемые варианты: дружба с республикой Грузией, братские отношения с республикой Хакасией и т.д.
В русском языке слово Алматы становится несклоняемым существительным и по правилам русского языка лишается форм словоизменения, что, конечно, очень неудобно для употребления
в устной и письменной речи. Этим и объясняется тот факт, что по-прежнему слово Алматы продолжают склонять (в Алмате, в Алмату, под (между, над) Алматой).
Возникают определенные трудности в согласовании. Так журналисты справедливо задаются вопросом: «Как же сегодня правильно сказать: первый Алматы или первая Алматы? Листаешь прессу и диву даешься – кто во что горазд: один журналист пишет «красивый Алматы», другой – «красивая Алматы». Или читаешь на информационном сайте: «Алматы первая подхватила почин…».
С точки зрения точности обозначения несклоняемые формы остаются более удобными, поэтому в профессиональной речи географов и военных названия во всех падежах сохраняют неизменяемую форму.
Таким образом, необходимо отметить, что происходящие процессы в трансформирующемся обществе приводят к демократизации норм, которая обуславливает увеличение вариантов русского литературного языка, которые между собой конкурируют.
В настоящее время отмечается ряд противоречий, касающихся правописания отонимической лексики в справочниках русского языка. Так в новом своде впервые формулируется в общем виде правило написания существительных, образованных от существительных, пишущихся через дефис. Все они должны сохранять дефис производящего слова, например, существительные, образованные от собственных имен, преимущественно от географических наименований: алма-атинцы, ньюйоркцы (от Алма-Ата, Нью-Йорк). Написание через дефис названий жителей, образованных от дефисно пишущихся географиических названий, согласуется, во-первых, с предложенным здесь же дефисным написа нием существительных, образованных от дефисно пишущихся нарицательных слов, и, во-вторых, с дефисным написанием прилагательных от тех же географических названий: нью-йоркский, орехово-зуевский и т. п.
В правилах 1956 г. написание обеих групп существительных, образованных от дефисно пишущихся существительных, вовсе не регламентировано; однако в дальнейшем в справочниках для работников печати, в словаресправочнике «Слитно или раздельно?», в «Словаре названий жителей СССР» рекомендовалось названия жителей от дефисно пишущихся географических названий писать слитно. Еще один дискуссионный момент, насколько правомерно употребление российскими газетами прежнего названия «Алма-Ата», а не «Алматы»?
Таким образом, явление вариативности отонимических наименований, широко функционирующих в учебниках, учебных пособиях, в историко-географических справочниках, периодической печати, а также в средствах массовой информации, требует регламентации употребления и активных нормализаторских усилий казахстанских лингвистов.
Признание скрытой парадигмы несклоняемых имен, вероятно, обусловлено их потенциальной возможностью словоизменения, что входило бы в противоречие с нормами русского литературного языка. Поэтому ни одна грамматика не выделяла и не выделяет особой морфологической подсистемы иноязычных слов, подразумевая, что и для исконно-русских, и для заимствованных лексических единиц существует один и тот же механизм словоизменения. Несклоняемые имена воспринимаются большинством носителей языка как содержащие корневые морфемы, не свойственные русскому языку, поэтому они не включены ни в одну из существующих в нем парадигм.
Я. Грот пытался объяснить это явление с точки зрения языкового чутья, предопределяющего языковую моду: «Затруднительно, напротив, употребление имен, которые по окончаниям своим (имеются в виду конечные звуки корневых морфем) не прививаются к языку, почему он или оставляет их без склонения, или дает им соответствующие прямой форме падежные окончания…» [10, с. 353].
Однако нормированность/ненормированность несклоняемых слов зависит от известности их толкования и речевой популярности. Оказываясь за пределами литературной нормы, они могут изменяться через мену флексий. Таким образом, прослеживается становление нормы для правописания отонимических наименований с точки зрения норм современного русского языка, а выявленные граммматические и ортологические предпочтения определяют методические перспективы их изучения.
- Соссюр Ф. Де Курс общей лингвистики. Перев. М., 1933.
- Женевская лингвистическая школа: от Соссюра к функционализму. – М.: Едиториал УРСС, 2010.
- Бодуэн де Куртенэ, Август Шлейхер // Избранные труды по общему языкознанию, Т.I, 1963.
- Винокур Г.О. Проблема культуры речи // Русский язык в советской школе, 1929, № 6.
- Будагов Р.А. Вступительная статья и примечание к книге: Ш. Балли. Французская стилистика. М.: УРСС, 2001 а.
- Сеше А. Три соссюровские лингвистики// Звегинцев В.А. История языкознания XIX – XX веков…, М., 1965г.
- Ицкович В.А. Очерки синтаксической нормы. М., 1982.
- Приорова И.В. Несклоняемые имена в языке и речи: учеб. пособие/И.В. Приорова. – М.: Флинта: Наука, 2008.
- Срезневский И.И. Русское слово: Избранные труды: Учеб. пособие для педагогических институтов / Сост. Н.А. Кондрашов. М.: Просвещение, 1986.
- Грот Я.К. Филологические разыскания. Изд. 2-е.СПб., 1876.