О необходимости переосмысления фундаментального понятия, такого, как «принцип историзма», «историзм» также говорится как в классической философии [1,2,3,4,5,6,7], так и во многих трудах современных ученых-литературоведов. Историзм понимается нами как принцип рассмотрения мира, явлений социально-культурного, природного характера в динамике их изменения, становления во времени, в закономерном историческом развитии, при этом анализ объектов исследования, в нашем случае литературных, в непосредственной связи с конкретно-историческими условиями их существования.
Так, в большой советской энциклопедии историзм толкуется как «принцип подхода к действительности как изменяющейся во времени, развивающейся». В научной статье раскрывается история вопроса о разработке и выдвижении данного принципа в философских системах Дж. Вико, Вольтера Ж. Ж. Руссо, Д. Дидро, Г. Фихте, Г. Гегеля, А. Сен-Симона, А. И. Герцена [8]. Ряд серьезных исследований, посвященных разработке этой проблемы, приводят нас к следующим заключениям: любое явление, любой предмет могут быть поняты и правильно оценены лишь при условии рассмотрения их в конкретных исторических условиях и связях. Для современной науки — естественной (биология) и социальной (социология, антропология, лингвистика, этнография), равно как и для философского и логикометодологического осмысления процессов, происходящих в современном научном знании, характерны дальнейшее развитие принципа И., его сближение с др. принципами и прежде всего такими, как структурно-функциональный и системный подходы, обогащение его содержания элементами указанных принципов и методов. В соответствии с принципом историзма процессы развития объективного мира должны рассматриваться в том виде, в котором они протекали в действительности.
Не устаревает толкование понятия, данного марксистами: «Марксистский историзм исходит не просто из движения объективного мира, не просто из его изменяемости во времени, но именно из его развития. Такой подход означает, что объект должен рассматриваться, во-первых, с точки зрения его внутренней структуры, причём не как механическое множество отдельных элементов, связей, зависимостей, а как органичная совокупность этих структурных составляющих, как внутренне связанное и функционирующее целое, как Система; вовторых, с точки зрения процесса, т. е. следующих друг за другом во времени совокупности исторических связей и зависимостей его внутренних составляющих; в-третьих, с точки зрения выявления и фиксирования качественных изменений в его структуре в целом; наконец, с точки зрения раскрытия закономерностей его развития, законов перехода от одного историического состояния объекта, характеризующегося одной структурой, к другому историческому состоянию, характеризующемуся другой структурой» [8].
Остановимся на отдельных этапах в становлении и утверждении данного принципа в литературоведении. Мы знаем, что на начало ХХ века значительное влияние на русскую эстетическую мысль оказала феноменология Эдмунда Гуссерля, для которого важно было придерживаться такой методики философского исследования мира, при которой, с одной стороны, требовалась чистая абстракция, с другой — полное отделение любого явления от его естественного окружения [9]
Косвенно феноменологический подход оказал влияние на русских формалистов. Которые стремились отделиться от традиционного академического литературоведения, в котором существенное место занимал культурно-исторический подход академика А. Н. Пыпина [10], и обратились именно к феноменологическому исследованию, как отсекавшему литературное произведение от исторической действительности, литературных традиций и всего идейнотематического окружения.
Западный структурализм является наиболее приближенным к положениям, выдвинутым Э. Гуссерлем. Его последователем можно считать Романа Ингардена [11] У которого анализ литературного произведения только в его внутренней структуре стал основополагающим методологическим требованием.
Антиисторические позиции русской гуссерлианской эстетической мысли 20-х годов ХХ века выражал Густав Шпет: он говорит о поэтике как науке о «фасонах словесных одеяний мысли”, которые существуют сами по себе. И Г. Шпет возражает против всяких попыток увидеть за произведением что-то большее, чем эту чистую геометрию. Для него объективная структура слова, окутывается субъективно-персональным, биографическим, авторским дыханием. Это членение словесной структуры находится в исключительном положении и, строго говоря, оно должно быть вынесено в особый отдел научного ведения. Образно он говорит о том, что при толковании поэтических произведений исследователи не могут отрешиться от заглядывания в биографию автора, шарят под диванами и кроватями поэтов и называет это «обывательщиной в науке», сравнивает этот подход с работой тряпичника, который вытаскивает из груды мусора тряпки, подымает и переворачивает груды обглоданных костей, жестянок, истлевших углей и прочий мусор [12].
А.А. Баженова, автор статьи “Принцип историзма в эстетическом исследовании”, пишет: “Мы воспринимаем эстетическую культуру прошлого, разумеется, исходя из современных представлений” [13]. Это утверждение и правильно, и глубоко неправильно — одновременно. Так, например, современные эстетические представления требуют реалистического искусства. Но реализм в искусстве не может быть руководством при восприятии средневековой эстетической культуры, различных национальных форм дореалистического искусства Востока, Африки и пр. Современное эстетическое сознание так, как оно выражается не в собственном современном нам творчестве писателей, а в понимании “чужого” искусства, гибко и восприимчиво, ибо оно руководствуется в большей мере, чем все прошлые эстетические культуры, историческим отношением, историическим принципом, чувством истории, а главное — наукой, проникнутой историзмом. И в этом как раз одно из проявлений реализма. Историзм эстетического восприятия — обратная сторона реализма в творчестве.
Всякое произведение литературы воспринимается современным читателем в историической перспективе. Историзм становится органической частью реализма — одной из его ипостасей.
Д.С. Лихачев в статье «Принцип историзма в изучении литературы» говорит о необходимости изучения формы и содержания литературного произведения в их единстве и под углом зрения широкого историзма, так как это имеет принципиальное значение. Он указывает на опасность изоляции литературного произведения в современном литературоведении, которая все нарастает в связи с проникновением в литературоведение математических методов, подчеркивая, что, в целом, анализ произведения, вырванного из эпохи, из литературного развития, оторванного от остального творчества писателя и не учитывающего историю его создания, никак не может считаться полным и объективно значимым.
Важно, на наш взгляд, что Д.С. Лихачев, раскрывая специфику формы и содержания, говорит о их единстве не как статическом и раз и навсегда данном явлении, а в движении, которое является и движением текста произведения, и движением авторского замысла, и движением творческого процесса написания произведения, и движением всего творчества писателя в целом, и движением историколитературного процесса, за пределами последнего, по мнению автора, — процесса исторического, мы приобретаем объективные критерии, чтобы судить и о содержании, и о форме, и о единстве того и другого. Мысль автора, утвердившаяся в литературоведении, об изолированном, обособленном рассмотрении литературных явлений, которое ведет к крайнему субъективизму в их истолковании и не раскрывает настоящего смысла художественного произведения, дает нам повод еще раз подчеркнуть значимость литературоведческой компаративистики. Он пишет, что каждый элемент содержания и формы приобретает свой отчетливый смысл только в комплексном рассмотрении в свете исторического анализа. (Под последним он понимает не только собственно исторический анализ, анализ в свете истории, но всякое рассмотрение любого явления в его собственном движении и как элемент движения более широкого).
Автор задается вопросом о значении исторического подхода в изучении единства содержания и формы, подчеркивая два момента.
Применительно к литературному произведению принцип историзма состоит в том, что оно рассматривается, во-первых, в его собственном движении — как явление творческого процесса, во-вторых, в связи с общим творческим развитием его автора — как элемент его творческой биографии и, втретьих, как проявление историко-литературного движения — как явление развития литературы того или иного периода. Иными словами — литературное произведение рассматривается в аспекте трех слагающихся в нем движений. Но этим принцип историзма не ограничивается. Принцип историзма требует, чтобы произведение рассматривалось не в изоляции от других явлений литературы, искусства и действительности, а в сотнесенности с ними, ибо каждый элемент искусства является в то же время и элементом действительности [14].
Первый: историзм позволяет охватить во взаимной их соотнесенности и форму, и содержание. Второй: исторический подход избавляет от субъективности в интерпретации того, в чем именно проявляется единство формы и содержания в каждом конкретном случае.
Мы понимаем, что историзм в подходе к изучению единства формы и содержания не ограничивается только изучением единой исторической обусловленности того и другого. Значительное внимание в литературоведении должно быть уделено и историчности восприятия художественного произведения. Художественное произведение не изолировано от окружающего его бытия. Оно “резонирует” действительности. В широком смысле этого слова — художественное произведение социально. Признание этого факта чрезвычайно важно во многих отношениях. Оно не разрешает анализировать художественное произведение в отрыве от исторической обстановки, в изоляции от других произведений литературы, независимо от его автора и т. д.
- 1-7 Маркс К. и Энгельс Ф., Немецкая идеология, Соч., 2 изд., т. 3; Маркс К., К критике политической экономии, там же, т. 20; Асмус В. Ф., Маркс и буржуазный историзм, М.—Л., 1933; Грушин Б. А., Очерки логики исторического исследования, М., 1961; Кон И. С., Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли, М., 1959; Столяров В. И., Процесс изменения и его познание, М., 1966; Философские проблемы исторической науки, Сб., М., 1969.
- Большая советская энциклопедия: в 30 т. – 3-е изд. М.: «Советская энциклопедия», 1969–1978.
- Гуссерль Э. Амстердамские доклады. Феноменологическая психология / Пер. А.В. Денежкина // Логос. 1992. № 3; 1994. № 5.; Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии / Пер. А.В. Михайлова. М., 1999. Т. 1: Общее введение в чистую феноменологию; Гуссерль Э. Идея феноменологии. Пять лекций // Ступени, СПб., 1991, №3; 1992, №2; Гуссерль Э. Избранная философская переписка. М., 2004. Т. 1.
- Пыпин А.Н. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских, СПБ, 1857; Обзор истории славянских литератур, СПБ, 1865 (изд. 2, в значительно расширенном и переработанном виде, 2 тт., СПБ, 1874-1881, с участием В. Д. Спасовича по польской литературе); Общественное движение в России при Александре I, СПБ, 1871 (изд. 5, П., 1918); Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х гг., СПБ, 1875 (изд. 4, 1907).
- Р. Ингарден. Очерки по философии литературы. Серия: Корпус гуманитарных дисциплин. – Изд.БГК им. И. А. Бодуэна Де Куртенэ. –184 с.
- Шпет Г. Эстетические фрагменты.III. Пг., 1923. С.40; Шпет Г.Г. Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы. – М., 1914.
- Баженова А.А. Принцип историзма в эстетическом исследовании// Эстетика, искусство, человек: Сб. Статей. – М.: 1977. – С. 177/
- Лихачев Д.С. О филологии/ Предисл. Л.А. Дмитриева.М.: Высшая школа, 1989. – 208 с.