Введение
Традиции суфизма в Боснии и Герцеговине восходят к концу 15-го века, когда Османская империя завоевала Балканы. Орден Мевлеви с его поэтическим появлением и пропагандой любви и терпимости был быстро принят большинством православных христиан, и вскоре он стал первым послом Ислама в Боснии [1, 66-67]. Поэзия Руми довольно скоро стала одной из самых читаемых и переведенных между новыми балканскими членами данного ордена. Боснийцы, будучи великими сторонниками поэтического выражения, не только переводили и заучивали наизусть поэмы Руми, но также пытались написать свои собственные версии поэзии Дивана. Даже на тех, кто не выражал свои мысли письменно в данной поэтической форме, она косвенно оказала свое влияние [2, 3].
Этот тип исламского понимания – динамичный и терпимый предложенный орденом Мевлеви, оказал влияние на людей не только с точки зрения литературы и языка, но также оставил место для симбиоза этнического наследия местного населения и культурного, психически-интеллектуального объединения двух религий [2, 3]. Согласно историй, передаваемых из поколения в поколение, последний член Богомильской1 религии передал свой жезл власти первому Боснийскому шейху ордена Мевлеви. Несмотря на то, что эта история, скорее всего, является образной, она демонстрирует важность ордена Мевлеви в средневековой Боснии и его влияние на самых выдающихся мыслителей.
Мевлана Джелал ад-Дин Руми, трагический герой своих произведений, с его богатым воображением и огромными знаниями, с одной стороны, и Мак Диздар – с «Каменным спящим» как обычно боснийцы называют рисунки людей на Богомильских надгробиях (Боснийский: stećci) – в качестве героявоина, представляют полную противоположность друг другу.
Тем не менее, эти два писателя, несмотря на сконцентрированность на двух разных направлениях и двух разных язы-
1 Богомил – член дуалистической религиозной секты, процветавшей на Балканах с 10 по 15 века. Богомилы получили свое название по имени основателя – священника Богомила (Энциклопедия Британника) ках (в особенности, Мак Диздар, создававший свои творения на местном боснийском, существовавшем до Османской империи, и не использовавший каких-либо заимствованных слов из турецкого языка), связаны одной общей темой. Этой темой является использование своего языка для объяснения критической битвы в себе, что представляет собой идею как ислама, так и богомилизма.
И Руми и Диздар, опираясь на силу языка и потенциал его звучания [3, 15], создают различные типы дискурсов в своих трудах. Иногда эти дискурсы являются полной противоположностью друг другу, но в других случаях они так изумительно перекрывают друг на друга, что мы могли бы спросить себя, действительно ли Диздар, будучи творцом более позднего периода, не желая того основывался на поэзии Руми и, таким образом, воспроизводил традиции суфизма в своих произведениях.
Рассуждения о сущем в поэзии Руми и Диздара
Когда Руми, в своей книге Маснави2, задает вопрос о том, Кто мы / О Ты, душа нашей души / говоря о том, что мы должны оставаться вне себя, он имеет в виду существование. Согласно суфийских традиций, можно быть по-настоящему свободным лишь полностью отрицая свое эго и сливая его со Вселенной. Таким образом, человек полностью освобождается от себя, подтверждая существование только Одного: «Hu», являющегося суфийским вариантом арабского личного местоимения «Его» при обращении к Богу:
|
Hareketimiz de, varlıgımız da senin vergindir. Varlıgımız umumiyetle senin icadındır. [4, 605] |
We and our existences are really non-existence; thou art the absolute Being which manifests the perishable Мы со своим существованием на самом деле не существуем; Ты – абсолютное Бытие, доказывающее тленность всего. [5, 599-607] |
2 Маснави, серия двустиший (куплетов) в ритмичных парах (aa, bb, cc, и т.д.), представляющая собой особый признак Персидских стихотворений, используемый в основном в героической, исторической и романтической эпической и дидактической поэзии (Энциклопедия Британника).
С другой стороны, при чтении поэм Диздара, написанных от первого лица единственного числа богомильским воином в роли рассказчика (далее в этой статье – «Каменный спящий»), и принимая в качестве предпосылки дуалистическую веру богомилов, можно увидеть полностью противоположное отношение к существованию.
«Каменный спящий» с одной высоко поднятой рукой и решительной позой, как бы говорит нам, что он остается, что его существование не поддается сомнению, и никакая земная сила не сможет уничтожить его.
|
Ti si nakanio da me pod svaku cijenu uništiš Ali nikako da nađeš Istinski put Do mene [6, 18] |
You’ve decided to root me out at any price But nowhere will you find The real road To me Ты решил уничтожить меня любой ценой Но ты нигде не найдешь Настоящего пути Ко мне [7, 19] |
Вопрос существования в трудах Руми и Диздара поднимает еще один важный момент: их отношение к символу камня. В поэзии Руми, термин камень используется для описания черного сердца, которое требует исцеления. Таким образом, камень должен быть разбит на куски для того, чтобы сердце могло быть возрождено.
Для «Каменного спящего» у камня есть еще одно противоположное значение: смысл сохранения. Он говорит, «Я здесь. Я не собираюсь исчезать, и вы никак не сможете уничтожить меня».
Символическое значение астрономических объектов и того, что спускается с небес
Несмотря на противоположное отношение к существованию, точки зрения Руми и Диздара представляются несколько ближе, когда речь идет о Вселенной. И у суфиев, и в старой дуалистической боснийской религии, Солнце, Луна и звез ды наделены высшим, таинственным значением. Один боснийский поэт ордена Мевлеви написал,
«Утром его разум вознесся к Вселенной, где стал свидетелем печальной сцены: Венера – лидер и Меркурий – шейх, создают круги. Юпитер и Сатурн выступают в качестве лидеров мистики. На земле остался лишь тасбих (четки)» [2, 7].
а) Солнце
И для ордена Мевлеви и богомилов, Солнце в качестве лидера звезд представляет собой высшего священника (для богомилов), то есть – шейха (для суфиев).
Символ Солнца, часто упоминающийся в поэзии Руми, имеет еще одно важное значение. Во многих случаях, этот символ является метафорой учителя Руми – Шамс Тебризи, оказавшего большое влияние на поэта:
б) Тасбих в качестве звезд
Хотя тасбих и не является астрономическим объектом в буквальном смысле, а скорее образным (как правило, связан с космосом в суфийских традициях), он обычно присутствует во Вселенной в качестве образа общества и последователей религии в большинстве поэм Руми.
Несмотря на то, что Диздар, творивший на
Bu guneş, ta� veya Allah’ın lütfuden bir kaftan istemez.
O, yüz dazlak insanların i�in bir örtüsü
On tane �ıplağın i�in bir kaplamasıdır.
[8, 35]
This Sun doesn’t want a crown or robe from God’s grace.
He is a hat to a hundred bald men, a covering for ten who were naked. Этому Солнцу не нужна корона или одеяние от благодати Божьей.
Оно само шляпа сотне неприкрытых людей,
Укрытие десяткам обнаженным.
[9, 35]
местном боснийском с 15го века, не использует восточных слов, фигуры людей, нарисованные на надгробиях и называемые «коло», имеют тот же астрономический смысл: звезды, и звезды в качестве обществ, остающихся вместе.
в) Дождь
Смысл дождя в поэзии двух авторов представляет собой еще одну поразительную вещь. В мифологии, дождь связан с потопом, олицетворяющим не возмездие Бога, но очищение Земли
В поэме Диздара «Солнце» автор описывает светило как товарища, лидера, друга, пришедшего поделиться своей красотой и затем внезапно исчезнувшего, практически повторяя чувства Руми:
от всей скверны (в данном случае, неверующих). И в исламе и в христианстве говорится о таком великом потопе, и обе эти религии отождествляют дождь с милосердием и справедливостью, а не наказанием:
I obasja sve staze, sva raskršća i stranputice I u sjaju pokaza svoje oranje i naše lice Postadosmo bliski pa smo kao jedno
I jeli i pili kao od iskoni da smo tu bili Nije navraćalo sunce od ljeta do ljeta samo I na jalovoj dolini cvijet do cvijeta procvjeta
Mlado sunce se nenadno iskrade od nas
Kuda je otišlo to i zašto To sam dobri bog sada može da zna
[6, 45]
And he shone on every byway on every track and fork
His furrows and our faces blazed out in his rays
Then we embraced as if at a longawaited sign
We came together and became as one
We ate and drank as if we’d always done
He wasn’t just a summer caller this sun of ours
Even the barren valley blossomed full of flowers
All of a sudden our young sun stole away from us
Where he went to why and how Only the good Lord knows that now Он сиял на любом пути и распутье
Его морщины и наши лица разглаживались в его лучах
Затем мы обнялись, как будто ожидая долгожданного знака Мы сблизились и стали одним целым
Мы ели и пили, как будто делали это всегда
Наше солнце не только вызывало
Ve deryanın suyu gökyüzüne yükselmemesi eğer,
Bitkiler nasıl büyüyecek, akarsu ve hassas yağmur ile koşturdu?
(Ergin, Rumi: 1982: 35)
Trebalo bi opet naučiti Da slušamo kako dažd pada pada
Trebalo bi htjeti
I svu noć bdjeti slušajući kako dažd pravedni pada Pada pada
[6, 59]
And if the ocean’s water would not rise to the sky,
How would the plants be quickened by streams and gentle rain?
Если морская вода не поднимется к небу,
Как ускорится рост растений ручьями и кротким дождем? (Шиммель: 1996:21)
We need to learn again
To listen to the rain the rain (...)We need to wish with all our might
And listen all night to the rain the rain the righteous rain
Нам следует снова научиться Слушать дождь
(...) Мы должны желать этого всей душой
И всю ночь слушать дождь, праведный дождь
[7, 60]
лето
Даже бесплодная долина расцветала тысячами цветов
И вдруг наше солнце было у нас украдено
Куда, почему и как оно ушло Только Господь Бог знает [7, 46]
Сама, тишина и символ поднятой руки
Слово «сама», известное на английском языке как кружение дервишей, имеет арабские корни и означает «слышимость, слушание». С семантической точки зрения, для того, чтобы добиться слышимости следует убедиться, достигнуто ли состояние полной тишины. Так как язык неотделим от невербальной коммуникации, эта тишина сопровождается движением рук, или
текает из того факта, что «Каменный спящий» уже мертв и неподвижен:
в ином случае лучше придерживаться их неподвижности, подняв правую руку и опустив ее.
На надгробиях богомилов есть изображение с поднятой правой рукой и левой, покоящейся на левом бедре. Эта рука, как отмечает Диздар, представляет собой призыв к тишине и созерцанию – то же самое, к чему стремится зикр «сама».
В одной из своих поэм Руми говорит:
Davno sam ti legao I dugo ti mi je ležati [6, 89]
Long have I lain here before thee And after thee
Long shall I lie
Долго лежал я здесь до тебя И после
Долго еще должен лежать
[7, 90]
Dün gece, ruyamda Kadim’i gördüm aşk bah�esinde,
Eliyle işaret etti, ‘bana gel’ diye.
[8, 82]
In a dream last night I saw an ancient one in the garden of love, beckoning with his hand, saying,
«Come here.»
В прошлую ночь во сне я видел старца в саду любви,
Манящего к себе рукой и говорящего, «Приди.»
[10, 33]
Понятие жизни и смерти
Лучшим способом завершить сравнение значений дискурсов двух авторов является сравнение начала и конца: жизни и смерти. Понятие жизни и смерти в поэзии и Руми и Диздара включает освобождение себя. ни один из них не утверждает, что человеческая сущность имеет над ними власть. Фактически, Диздар говорит:
Сравнивая со строками поэмы Диздара «RRaadd-imlja,» можно заметить, что пропагандируется тот же „призыв к тишине«:
Ni život ni smrt ne pripada meni Ja sam samo onaj koji je u sjeni
[6, 67]
Life nor death is mine for I’m Just one in the shade of One
ни жизнь моя и ни смерть, я Всего лишь один в тени Его
[7, 68]
Ova ruka kaže ti da staneš
I pomno pogledaš na svoje ruke
[6, 63]
This hand tells you to stand And think of your own hands
Эта рука призывает остановиться
И задуматься о своих собственных руках
[7, 64]
Заключение
Язык – это гораздо больше, чем просто использование слов. Общей чертой этих двух авторов является вера в бесконечную, почти мифическую силу языка. Несмотря на разницу времен, религии и языков, один исторический
Единственное различие между идеями рук и тишины в концепциях Руми и Диздара состоит в том, что в традиции Мевлеви «саме» следует кружение дервишей, в то время как «Каменные спящие» требуют полной устойчивости. Причина этого может заключаться в том, что, как отмечалось Руми, «Многие пути ведут к Богу, я выбрал путь музыки и танца». С другой стороны, идея устойчивости в поэзии Диздара проис-
факт – религия (суфийские традиции и богомилизм) объединил их труды и показал, что даже при работе с различными темами, некоторые основные вопросы остаются одинаковыми.
И Руми и Диздар оставили в качестве языкового наследия шедевры, достойные всестороннего изучения, изумляя нас тем, как многого можно достичь, используя лишь ограниченное количество слов.
References
- Ilić, Slobodan, Hurufijski Pjesnik Vahdeti Bosnevi i njegov Divan / The Hurufi Poet Vahdeti and his Diwan. – Sarajevo 1989. – C. 66-67.
- Ćehajić, Džemal, Jelal ad-Din Rumi and Mevlevizam in Bosnia and Herzegovina / Izraz. – 1973. – № 10. – C. 1-8.
- Šator, Muhamed, Language and Style of Mak Dizdar, Stolac / Slovo Gorčina. – 2013. – C. 15-17.
- Rumi, Mesnevȋ-Şerif Cilt 1.
- Winfield, E.H. & Shah, Idries, Teachings of Rumi (The Masnavi) / The Spiritual Couplets of Jalaludin Rumi. – 1994.
- Dizdar, Mak, Kameni Spavač (Stone Sleeper). – Sarajevo, 1999. – C. 22-178.
- Jones, Francis, Stone Sleeper (Перевод и замечания). – Sarajevo, 1999. – C. 22-178.
- Ergin, Nevit Oğuz, Diwan-e Shams-e Tabrizi. Selected poems. – Istanbul, 1982.
- Helminski, Kabir Edmund, Love is a Stranger / Threshold Books. – 1993. – C. 35.
- Schimmel, Anne Marie, Look! This is love. – Shambhala Centaur Edition, 1996. – C. 21.