Апперцепция в структуре психики

Задача статьи – выявить субстанцию психики, поляризацию такой субстанции на перцепцию и апперцепцию и значимость апперцепции для последующих конкретных формообразований сознания.

Кант признавался, что разработка понятия трансцендентальной апперцепции стоила ему наибольших теоретических усилий, и считал это понятие основным.

«Синтетическое единство апперцепции есть высший пункт, с которым следует связывать все применение рассудка, даже всю логику и вслед за ней трансцендентальную философию; более того, эта способность и есть сам рассудок» [8, с. 193]. Гегель полагал, что это понятие является непреходящим для философии. Значение апперцепции явно не оценено в должной мере в философии и психологии. Например, Ю. М. Бородай считал, что единство синтезу может сообщать само продуктивное воображение; воображение в его работе полностью вытесняет апперцепцию [2]. Но без апперцепции невозможен синтез восприятий в понятие, невозможно возведение к единству всего состава не только чувственности, и и самих понятий, более того, само мышление станет вевозможным, о чем свидетельствуют последствия лишения рассудка.

В работе «Критика чистого разума» И. Кант отмечает, что существуют два ствола человеческого познания, чувственность и рассудок, вырастающие, возможно, из единого корня. Вопрос о таком корне связан с субстанцией психики. Мы исходим из того, что психика человека на ее самой начальной стадии есть природный материал. В процессе социализации, в актах внешнепредметной деятельности и общения возникают социально важные общие значения, направляющие деятельность и общение. Такие значения организуют психику, и она из природного образования преобразуется в человеческую психику. Сознание есть психика, организованная социально важными общими значениями, есть система значений. Сознание так относится к психике, как социальная форма к природному материалу.

Сенсомоторика как субстанция психики

В «Капитале» К. Маркса товар предстает как исходная «клеточка» буржуазного общественного богатства, а общественно-необходимый труд – как субстанция и товара, и всех последующих формообразований стоимости. Субстанциальный метод К. Маркса позволил ему монистично раскрыть из единой основы все здание политической экономии. Э.В. Ильенков в своих рукописях о психологии исходной клеточкой психики полагал образ, как продукт, в конечном счете, предметно-чувственной деятельности.

Субстанциальный метод в понимании той или иной предметной области является предпосылкой монизма в теории в отличие от эклектичных «полипарадигм», декларируемых в ряде современных диссертаций. Вопрос о субстанции психики ныне остро актуален. Такой субстанцией является, вероятно, сенсомоторика, т. е. чувственная активность. Все высшие психические функции возникают из этой материи, являются ее спецификациями, развитыми модификациями.

Чувственная активность включает в себя противоположные характеристики: сенсорное и моторное, чувственное и деятельное. Эти параметры нераздельны, но и не слиянны; они качественно отличны друг от друга и в то же время предполагают друг друга: ощущение, как и восприятие, невозможно без движения чувственного органа; в свою очередь, моторное (активность) невозможно без сенсорного, ибо чувственность побуждает к действию. Сенсомоторика, чувственная активность, есть, вероятно, тот общий корень, из которого в процессе социализации возникают такие сферы психики, как перцепция и апперцепция, человеческая чувственность и рассудок, а в итоге ценностное сознание и разум.

Функциональное раздвоения чувственной активности на перцепцию и апперцепцию проясняют работы Ж. Пиаже. Поразительна близость идей И. Канта о единстве чувственно-конкретной и абстрактной сторон деятельности с рядом положений генетической психологии Ж. Пиаже. Уже на стадии сенсомоторного интеллекта внешнепредметные действия младенца раздваиваются на конкретные и абстрактные. Первые замкнуты на предмет (хватание соски, руки матери и др.), вторые обобщают конкретные действия в одну схему (хватание вообще). Внешнепредметные действия интериоризируются в общие внутренние действия, обратимые и координированные в структуры связного ансамбля операций. Источником развития схем является, согласно Ж. Пиаже, противоречие между ассимиляцией (подведение реальной ситуации под схему) и аккомодацией (подведение схемы под новую реальную ситуацию). Ассимиляция консервативна, аккомодация дает импульс для генерализации схем. Конечным итогом указанного противоречия является поляризация всей психики на перцепцию и апперцепцию, на чувственность и рассудок.

Чувственность, воображение, рассудок образуют первый уровень интеллекта человека. И. Кант выразил в понятиях лишь один функциональный орган второго, духовного, уровня психики – разум. Разум – высший уровень мышления, в рамках которого субъект направляет применение рассудка согласно целям и идеям.

Однако разум – не один на втором уровне психики. Развиваются также чувственность и продуктивное воображение. Чувственность человека развивается и различается в себе на внешние чувства, возникающие от физического воздействия, и на внутренние (духовные) чувства, возникающие от переживания значений (радость, уважение, презрение и др.). Мышление, в свою очередь, развивается от рассудочной стадии до разумной, целеполагающей.

Однако нераздельность чувственной активности дает о себе знать и на втором, высшем, уровне человеческой психики. Как чувственность и рассудок соединены воображением, так же «сердце» как сосредоточие духовных чувств, соединено с разумом духовным созерцанием. Если рассудок связан с логическим синтезом, то «сердце» осуществляет аксиологический синтез в нравственных, эстетических и религиозных сферах.

Апперцепция есть свободная однородная самонаправленная (по словам К. Маркса «самоустремленная») деятельность, т. е. самодеятельность. Вероятно, под влиянием идей И. Канта К. Маркс в первом издании «Капитала» пишет о «спонтанной», «самопроизвольной деятельности мозга», которая перерабатывает чувственно многообразный материал восприятий в «чисто мыслительную ткань». В силу таких качеств (свободная однородная самонаправленная активность) апперцепция является необходимой предпосылкой всех последующих конкретных и наиболее значимых высших психических функций и социально значимых качеств человека: мышления, свободного самоопределения, субъектных качеств личности; творчества. Способности к самоопределению, в свою очередь, есть генетически исходное основание субъектности – самоуправления, самоорганизации, самовоспитания, творчества и др.

Специфика апперцепции

Сущностная связь апперцепции и мышления обусловлена следующими свойствами апперцепции:

1. 1. Апперцепция как однородная деятельность адекватна мысленному воспроизводству формы предмета. Мышление воссоздает не чувственные качества, а внутреннюю форму – систему отношений, структуру. Понятие потому безбразно (например, норма, долг и т. д.), что оно содержит только отношения в чистом виде без их эмпирически-конкретных носителей.
   2. Апперцепция (Я) обладает себе тождественностью в смене различных чувственных состояний и внешних впечатлений субъекта. 

Выражение «это – дерево» фиксирует слияние чувственного сознания с предметом, а в выражении «я вижу дерево» отмечается самость, центр души – Я, которое не только видит дерево, дом, облака, но и слышит нечто, обоняет цветы и т. д., пребывая в себе и не растворяясь в предмете. И в субъективных состояниях («я радуюсь», «я плачу» и т. п.) наше Я сохраняет себе тождественность, причем на протяжении всей жизни. Душевное нездоровье несоматического характера возникает тогда, когда апперцепция размывается аффектами.

Себе тождественность апперцепции есть необходимое условие для понимания субъектом принципов сохранения (количества вообще, количества движения, энергии, массы и др.), устойчивого в изменчивом, законов в явлениях, тождественного в различном, необходимого в случайном, единого в многообразном, всеобщего в особенном. Как показывают эксперименты Ж. Пиаже, дети затрудняются понимать сохранение одного и того же количества чего-либо в его разных чувственных выражениях: один и тот же объем воды, помещенный на глазах у детей в пробирки разного диаметра, воспринимаются ими как разные величины.

Себетождественность Я позволяет субъекту мыслить по аналогии сущность, субстанцию и т. д. Например, Парменид исходил из чистого бытия, Платон определял время как подвижный образ вечности, И. Кант рассматривает субстанцию как постоянство реального во времени. Если у человека не было бы апперцепции, по аналогии с которой он мыслит субстанцию, вечность, чистое бытие, то образование таких понятий было бы невозможно в принципе. Ибо у него не было бы никаких аналогий. Без апперцепции невозможно понятийное мышление. Ведь понятие отражает существенные, устойчивые отношения.

Апперцепция – сверхчувственная сфера психики, а значит, лишена и свойств чувственности, включая время. Это может показаться парадоксальным, но, тем не менее, следует отметить: Я пребывает вне

пространства и времени. Наше Я воспринимает процессы во времени потому, что находится вне времени, не сливается с ним. Себетождественность Я позволяет понимать вечность, выходить за рамки времени вообще, мысленно путешествовать в прошлом или забегать в будущее. Наличие памяти, ясное различение прошлого, настоящего и будущего возможны благодаря сверхвременной инстанции души. В существовании такой инстанции убеждает способность субъекта мыслить вечность, а время – как «подвижный образ вечности». Время – достояние явлений, результат отражения различных изменений друг в друге. Такова позиция Эпикура и Спинозы. Субстанция пребывает в своих атрибутах и модусах, оставаясь себетождественной, вневременной. Подобные суждения есть результат умозрения, а не живого созерцания. Субстанция не дана в таком созерцании. На каком же основании субъект полагает, что субстанция вечна? Он судит по аналогии: «вневременное Я – чувственность во времени». Если мы будем мыслить субстанцию временной, то тем самым превратим ее в модус, а время – в субстанцию. Став субстанциальным, время превратится в вечность. Так нерефлексивный рассудок запутывается в суждениях. Материя, как субстанция, предстает как необъятный пенящийся океан. Однако сам «океан» как целое никуда не движется. Ведь вне материи нет этого «вне», она как субстанция универсальна и всеохватна своими взаимодействиями. Она пребывает в своих изменениях и не исчезает, ей некуда исчезать. Поведение материи аналогично пребыванию нашего Я в многообразных субъективных состояниях. Из такой же интуиции исходит и сознание естествоиспытателя: материя вечна, изменяются лишь ее состояния.

Сверхвременность Я можно объяснить, вероятно, тем, что она есть чистый смысловой центр, порождающий себе подобные кванты вечности – идеи, понятия, которые ведь тоже не длятся. Идея окружности пребывает вне времени. Длится не ее идея, а процесс построения окружности. Идея как целое остается неизменной и при жизни Платона, и в наше время. Платон был потрясен природой «эйдосов», он поместил их в особую вневременную сферу. Рассуждения о вневременности Я, вечности, «бессмертии» души очевидны для верующего сознания.

1. Апперцепция, будучи свободной (ибо она не отягощена чувственностью), является необходимой предпосылкой для модельно-проективной и рефлексивной функций мышления.
2. Апперцепция как свободная самодеятельность в чистом виде позволяет мышлению не сращиваться со своими построениями, разного рода «конструкциями», моделировать новые варианты возможных вещей и ситуаций, новые программы действия, общения и мышления и при этом оставаться вовне своих построений, витать над ними; т. е. самодеятельность апперцепции дает возможность мышлению быть универсальным, выходить за рамки всяких программ, быть самопрограммируемым, производить модели по меркам любых вещей.
3. Свобода, самодеятельность апперцепции есть необходимая предпосылка генетически исходного основания субъектности личности – самоопределения. Самоопределение, в свою очередь, является необходимым основанием субъектных качеств: самоуправления, самоорганизации, самореализации, самовоспитания и других «само», а также творчества. Свободная самодеятельность Я, наполненная ценностным вектором, предстает как идентичность личности.

Однородность апперцепции позволяет объяснить такое загадочное обстоятельство, как способность человеческой психики синтезировать психически разные модальности, чувственно различные качества (тактильные, обонятельные, зрительные, слуховые и др.) в целое. Например, вишня – сладкая, мягкая, пахучая и др. Без апперцепции такой синтез был бы невозможен потому, что само объединяющее начало, если бы оно было определенного чувственного качества, не смогло бы соединить, например цвета и звуки, запахи и др. Глаз не воспринимает звуки, а ухо – цвета. Ф. Энгельс обратил внимание на эту загадочную способность Я синтезировать в единое целое «различные в качественном отношении впечатления»: «всегда одно и

то же Я вбирает в себя все эти различные чувственные впечатления, перерабатывает их и, таким образом, объединяет в одно целое» [10, c. 547]. Именно в одно целое! Сведение чувственного многообразия к единству только одним воображением было бы невозможно без самоустремленной апперцепции.

Какой джинн таился в сосуде биоэволюции?

Идея Канта об апперцепции как свободной самодеятельности проясняет собой эволюцию биологической активности. Ю. М. Бородай на обширном естественнонаучном материале показывает, что ауторитмия (спонтанная самоактивность) есть генетически исходная, первичная форма активности в биологической эволюции. Он пишет: «…наиболее древней, исходной формой нервной деятельности является не рефлекс, но произвольная активность» [3, с. 52], т. е. ауторитмия. В процессе эволюции, с усложнением внешней среды обитания эта всеобщая, простая форма спонтанной активности превращается в систему рефлексов. Но и в динамической системе рефлексов ауторитмия не исчезает, она блокируется не полностью. Рефлекс даже в самой чистой форме представляет собой «ауторитмический процесс, поставленный под афферентный контроль до такой степени, что он оказывается деблокированным только в строго определенной степени, т. е. ему как бы разрешается произвести разрядку в точности до одного “кванта” возбуждения, после чего он тут же опять блокируется» [3, с. 53].

Ю. М. Бородай замечает, что эволюция жизни шла «не в направлении увеличения произвольности», а по пути «все более жесткого связывания изначально произвольных самодвижений разнообразной внешней детерминацией» [3, с. 54]. Возникновение свободы воли, воображения – это разрыв непрерывного рефлекторного кольца, «прерыв непрерывности внешней детерминации рефлекторной динамики» и «рождение произвольного идеального представления» [3, с. 85]. Именно «произвольного»!

Эволюция живого в направлении «связывания изначально произвольных самодвижений разнообразной внешней детерминацией» объяснима функцией приспособления к природной среде. Выход же за рамки жесткой внешней природной детерминации происходил, вероятно, потому, что индивиды научались приспосабливать внешнюю среду к своим потребностям, и тем самым они создавали все более масштабную область, в которой внешняя природная детерминация теряла свою жесткую принудительность, а детерминация извне подчинялась все более самодетерминации.

Выходит, что произвол воли, воображения есть возвращение к исходному началу, к первичной форме произвольной активности (ауторитмии), но на новой основе, с удержанием достигнутого на последующих ступенях эволюции, точнее, истории, сменившей собой зоологию? Получается, что так оно и есть. Джинн, сидевший в сосуде биологической эволюции, выбил «блокирующую» пробку рефлексов, вырвался наружу и превратился в продуктивное воображение, в свободу воли, в апперцепцию! Становится понятным великое открытие Канта: его настойчивость в утверждении спонтанной активности воображения, а также «самодеятельности» рассудка, апперцепции, равно как и свободы воли. Принцип произвольности стал «коперниковским переворотом» Канта в философии, необходимой предпосылкой понимания «свободной целесообразной деятельности как сущности всех человеческих проявлений вообще» [3, с. 23].

Апперцепцию можно представить как замкнутую на себя чистую однородную самоактивность. Сама по себе она не дифференцирована на волю, мышление, воображение и др. Это – ее дальнейшие модификации. Если она направлена на переработку представлений, то в этом случае она выступает как трансцендентальное воображение, не смешанное с чувственной модальностью. Так как самоактивность однородна, то и все продукты продуктивного воображения предстают как «монограммы», в аспекте формы, структуры: студентов много, и все они индивидуальны, но понятие «студент» одно. Рассудок тем и занят, что устанавливает в чувственном многообразии единство посредством категорий. Разум же относится к понятиям так же, как рассудок к чувственным восприятиям. Если рассудок соединяет чувственно конкретное в понятие, то разум сводит различные понятия в более обширное единство, в теорию и т.д. Одно дело понятие как единство чувственно многообразного, а другое дело теория как единство ранее разрозненных понятий, как мысленная конкретность.

Чистая самоактивность, хотя и дифференцируется в дальнейшем на волю, воображение, мышление, но «не растворяется» в своих модификациях. Нашему сознанию самоактивность дана в ее проявлениях. Длятся ее проявления, ее оконченные выражения на экране внутреннего чувства. Самоактивность есть необходимая субъективная предпосылка свободы – воли, мысли, воображения, чувства и др. Важно перевести такую самоактивность в мир значений, поступков. Тогда из субъективного феномена самоактивность превратится в социокультурный феномен – в свободу субъекта. Но без такой субъективной предпосылки свобода воли и т. д. будет невозможной.

Как же можно судить о самоактивности самой по себе, если она в таком виде нам не дана? Вероятно, только по ее проявлениям, которые нам доступны. Спинозе субстанция тоже не являлась в чувственном восприятии. Он выразил понятие субстанции исходя из ее проявлений в форме многообразия взаимодействий, уходящих (для рассудка) в бесконечность. Субстанция есть причина своего собственного бытия, она самоактивна, самодвижна и т. п. И силу как таковую никто тоже не воспринимал. Нам даны обнаружения силы – гравитации, воли и т. д. Понятия силы, энергии и т. п. не отрицаются. Понятие субстанции, данное Спинозой, принято философами. В отношении определения самоактивности Я ученые не столь единодушны.

Для самоактивности Я не существует никакой наперед заданной логики; ибо практический опыт будет предоставлять все новые возможности и способы модификации внешней реальности. Нет никакого извне заданного абсолюта, кроме одного обстоятельства, которое для людей абсолютно. Таковым являются они сами, их собственная социальная связь. Вне этой связи человек теряет смысл, самосознание и сознание. Адекватным же выражением абсолютности социальной связи является нравственность. В ней социальная связь представлена в чистом виде – как истинная человеческая общность. Голосом нравственности является совесть, своего рода «вестибулярный» духовный орган, устанавливающий «равновесие» в общении. Совесть по существу разумна, она исходит из равноценности достоинства каждого человека, независимо от его эмпирического состояния. Категорический императив Канта, различные формулировки этого императива сводятся к одному – к равноценности достоинства лиц и народов. Абсолютность нравственности обнаруживается в том, что нравственность подкрепляется у всех народов религией. Ибо религия основывает нравственность на Абсолюте. По Канту, Бог – абсолютный Гарант, воздающий справедливое воздаяние за деяния. Земной смысл религии и состоит в культивировании нравственности. Оказывается, идеи «Критики чистого разума» есть лишь лестница для уяснения идей «практического разума». Поэтому Кант от теоретического разума переходит к практическому, к нравственности. А субъективной предпосылкой нравственности опять же является свобода – свобода воли. Из свободной игры наших душевных сил Кант выводит и эстетические феномены, например, прекрасное. Самоактивность Я действительно есть субъективная основа всей трансцендентально йфилософии И. Канта.

Что же побудило психику вырваться за пределы рефлекторного кольца и разделить реальность на чувственновоспринимаемую и воображаемую? Крайние обстоятельства, которые раскрыл Ю.М. Бородай [3]. Здесь лишь отметим: выход психики за пределы рефлекторной детерминации происходил как длительная биопсихическая «ломка» благодаря самоограничению индивидов ради сохранения общности, исходной социальной связи (нравственности). В дальнейшем труд, по выражению Гегеля, «затормаживал» природные вожделения.

Если рефлексы взяли под жесткий контроль ауторитмию (свободную активность), то целостность понятийного мира, семантическое поле понятий не менее жестко контролируют свободу субъекта. Ведь в своем сознании человек реагирует исключительно на те значения, которые он приписывает внешним явлениям, и которые направляющим его поведение. Систему значений он заимствует из предшествующего человеческого опыта, из культуры. Чтобы выпутаться из сети устойчивых понятий, субъект порождает новые понятия, освобождающие его свободу от смысловой принудительности прежних понятий. Такой прорыв требует, конечно, духовной подготовки, должной образованности. Однако здесь его ждут общественноинтеллектуальные препятствия: новые понятия разрывают семантическое поле у других людей, живущих под «гнетом» прежних представлений. «Новатор» не понятен им. Возникают коллизии. Чтобы избежать упреков в аутизме и не впасть в аутизм, «новатор» убеждает других в преимуществе своего семантического поля, освобождающего душу. У «диссидента» возникают сторонники, создается «новое направление», иначе интерпретирующее внешнюю реальность и выходящее за «красные флажки». Следовательно, смысл понятийного творчества заключается не только в поиске понятий, адекватных реальности (ведь реальность сама может быть убогой), но в первую очередь в обретении большей свободы для себя и для других. Критерием в оценке понятийных систем выступает соответствие не только действительности, но и свободе. Последний критерий является, на наш взгляд, первостепенным в социально-гуманитарных науках.

Прежде чем «уточнять» понятия, вкладывать в них новое содержание, следует сначала поставить вопрос, ради чего это надо делать? Тогда станет ясным, в каком направлении разумно развивать понятия. В понятиях мы выражаем, по И. Канту, «необходимое единство», устойчивые связи (закономерности), чтобы создавать новые реальные структуры, гарантирующие надежность и безопасность. Но к надежности и безопасности следует добавить и свободу. Семантика понятий сама по себе «тоталитарна», она весьма жестко регламентирует субъективность человека. Эпикур мудро советовал сохранять атараксию души при объяснении внешних явлений, т. е. в мышлении исходить не только из реальности, но и из свободы. Перенос стиля мышления естествознания в социально-гуманитарное знание может оборачиваться очередными «оковами» для свободы воли. Ибо методы естественных наук сформировались из опыта с вещами, не обладающими свободой воли. Указанные экстраполяции стиля мышления провоцируют на «бунт» против науки вообще. Мы попытались выявить несостоятельность прямого переноса конструкций синергетики в область человеческой субъективности [4, с. 114–125].

Чувство реальности не должно вытеснять собой чувство свободы. Скорее, наоборот, свобода должна воплотиться в реальность. Ведь свобода – это не только субъективное состояние (мыслить, волить, веровать, любить свободно), но и свобода самоосуществления человека, свобода деятельности, собраний, печати и др. Поскольку свобода осуществима только в поле нравственных взаимных отношений, то императив свободы конкретизируется для науки в императив нравственный, обязывающий научное мышление не сужать, а расширять область свободы для большего числа людей.

Связь «ауторитмия – апперцепция» явно выражена в игре, юморе, искусстве, в бесконечно разнообразных импровизациях, уклонах от предписаний и канонов как в духовном творчестве, так и в реальной жизни. Христос говорил, что «истина сделает вас свободными», а не только сытыми. Если бы счастьем, по словам Гераклита, было бы услаждение тела, «счастливыми назвали бы мы быков, когда они находят горох для еды» [1, с. 30].

Понятия бинарны по составу, они идеально выражают реальные отношения, с одной стороны, а с другой, – они есть отложения, объективации целенаправленной свободной самодеятельности мышления. Если целиком погрузиться в предметное содержание понятий и забыть об их второй составляющей (мыслительным схемам), то можно стать «догматиком», пребывающим под «гипнозом» прежней понятийной системы. Но можно отстраняться от продуктов мышления и свободно выходить к новым смысловым полям, предлагая иные проекты. И. Кант назвал свою философию трансцендентальной, потому что исходил из такой трансцендирующей природы апперцепции, которая погранична различным мирам – чувственно-воспринимаемому и умопостигаемому.

Связь «апперцепция – перцепция» составляет глубинную основу антропоморфного понимания реальности человеком. Связь «Я – чувственность» есть тот глубинный аналог, согласно которому сознание делит мир на видимый и невидимый. Подобно тому как чистое Я сохраняет себя в смене чувственных состояний, властвует в их стихии, упорядочивает их, точно так же невидимый мир мыслится по отношению к видимому. Например, древние греки за видимым космосом искали Логос, который изнутри соединяет («синтезирует») видимые части космоса в целое. И по мере развития их сознания Логос дематериализовался: Нус Анаксагора подобен всеобщей целевой реальной связи, устанавливающей всему меры. Эйдосы Платона пребывают в царстве чистых форм и скоординированы идеей блага; в христианской философии Логос есть абсолютный и совершенный, знающий себя Дух – Личность. Спиноза мыслил умопостигаемую субстанцию как causasui, которая действует по собственной необходимости, свободно, пребывает во всех своих состояниях, «модусах», оставаясь себетождественной, т. е. ведет себя как наше Я!

Если мы присмотримся к повседневной практике мышления, то понимание

внешней реальности по схеме «чистое Я – чувственность» будет явлено нам на каждом шагу. Например, в высказывании «яблоко обладает следующими свойствами: мягкое на ощупь, сладкое и т. д.» субъект разлагает яблоко на некую внутреннюю невидимую самость, которая обладает свойствами, и на внешние свойства. В реальном яблоке нет мыслимой самости, и тем не менее мы ее мыслим в качестве субъекта, обладающего свойствами. Естественнонаучное мышление тоже разлагает природные явления на внутреннее и внешнее, на «спокойное царство законов» и изменчивый мир явлений. То же присуще религиозному сознанию с его делением реальности на мир посюсторонний и на мир потусторонний, а также сознанию художественному: «идея и ее образное выражение». Разумеется, апперцепция не совпадает с мышлением, но она служит его необходимой предпосылкой.

Чем спасительно продуктивное воображение?

Спасительным для субъекта звеном является посредник между ними – продуктивное воображение. Без него в сознании возникли бы два ряда значений – единичных (в восприятии) и всеобщих (в рассудке), причем без их взаимной связи, параллельно друг другу.

Если сравнить отражение реальности на «экранах» перцепции и апперцепции (рассудка), то можно более рельефно выразить различие в их природе в виде таблицы.

Таблица. Различие природы перцепции, продуктивного воображения и рассудка

Из таблицы явствует, что без воображения сознание обречено или воспринимать одно рядом с другим (в пространстве), или одно после другого (во времени), или блуждать в общих формах без связи с чувственным миром, порождая химеры, псевдопонятия, «шизофренические дискурсы» постмодернизма. Воображение соединяет противоположности, и без него невозможно содержательное мышление.

Воображение вбирает в себя понимание и созерцание, всеобщее и единичное. Воображение есть мыслящее созерцание.

В чувственном восприятии реальность отражается фрагментарно, как множество единичностей без их единства, в аспекте качества, изменчивости и т. д.; реальность предстает как пестрый хоровод событий, как некие вихри случайностей, как «колдовской дым» (Гегель). Рассудок воспроизводит ту же реальность с ее внутренней стороны – устойчивого, тождественного, необходимого, всеобщего, единого и т. д. И. Дицген подчеркивал, что мир вне нас мы воспринимаем в двоякой форме: «в конкретной, разнообразной, чувственной, и в абстрактной, духовной, единообразной» [6, с. 23]. Все зависит от того, смотрим ли мы с точки зрения общего или частного, «духовными или телесными глазами». Ф. Энгельс полагал, что И. Дицген в своей работе «Сущность головной работы человека» заново, независимо от Гегеля, открыл диалектику.

Специфика воображения объясняется тем, что оно связывает восприятие с рассудком. Чувственному восприятию вещи даны как единичные «здесь» и «теперь». Рассудок воспроизводит только родовые, всеобщие формы вещей без их материи, единство без многообразия. Воображение соединяет противоположности – единичное и всеобщее, многообразное и единое. Воображение сверхлогично и поэтому способно соединять то, что запрещено логическим законом противоречия. Оно преодолевает односторонности чувственного восприятия и рассудка. Чувственность определена предметом извне. Воображение свободно от непосредственного диктата предмета. Она есть самоустремленная деятельность, моделирующая возможные смысловые формы, образы, структуры; оно облекает смыслы в образы и символы, и способно их изображать социально значимым образом. Конструирование моделей и т. д. есть акт самодеятельности продуктивного воображения, каузальность через свободные действия, синтез частей согласно целому, т. е. целосообразность. Целосообразно творит и природа. В живом организме каждый орган функционирует согласно целому. Феномен целостности, «органичности» присущ и продуктам природы, и продуктам воображения, в частности искусству.

Величайшее значение искусства заключается в развитии продуктивного воображения, пожалуй, самой таинственной способности: воображение есть, с одной стороны, подсознательная сила души, а с другой стороны, оно рождает культурнозначимый продукт, переводит временную последовательность действий в пространственно созерцаемую реальность. Продуктивное воображение есть то лоно, в котором таинственно зарождается творчество, идеалотворчество и загадочным образом соединяются инстинкт и идеал, натура и культура, подсознание и самосознание. Связывая подсознание с сознанием, продуктивное воображение позволяет окультуривать сферу бессознательного путем продуцирования совершенных идеальных форм, будь то музыкальная композиция, поэтический образ или идеал. Ф. В. Шеллинг уподоблял воображение творческой силе самой природы, которая с равным успехом деятельно оформляет естественный материал в прекрасные живые формы, будь то цветок или грациозное тело животного. Суть дела заключается в том, что продукты природы есть имманентный синтез материи и формы. Поэтому формотворчество природы естественно и пластично выражает специфику материала. В искусстве предмет тоже обладает имманентностью синтеза материала и формы. Ибо в искусстве предмет формируется воображением из единого зародыша – идеи.

Вся культура зиждется на продуктивном воображении – универсальной способности, развиваемой усилиями всех поколений человеческого рода. Без него невозможны ни научные теории, ни великие социальные проекты, ни молитвенный полет души. Воображение управляет чувственным восприятием, делает возможным метафоры, образы, сравнения, аналогии, мысленные эксперименты, предвидение (мысленное доразвитие предмета во времени). Благодаря метафорам и сравнениям воображение схватывает целое раньше частей, в отдельном случае – его всеобщее содержание. Оно является источником зарождения и научных понятий, как это убедительно раскрыл И. Кант. Мысль (научная, художественная, философская и др.) всегда зарождается от озарения, догадки, а догадка своим первоистоком имеет метафору, образ и сравнение, за которыми следуют аналогии, «нащупывающие» область формирования понятий. Все обобщения теоретических знаний об электричестве и магнетизме Максвелл осуществил с применением гидродинамических и механических аналогов. Метод аналогового моделирования, по мнению В. С. Степина, есть «универсальный прием выдвижения обобщающих гипотез» [9, с. 239].

Мощь воображения заключается в его способности соединять противоположности (чувственное и рациональное) и схватывать в единичном всеобщее, в различном – тождественное, в многообразии – единство, в случайном – необходимое. Без этого мышление невозможно. Атрофию продуктивного воображения Кант квалифицировал как «глупость», т. е. неумение применять общее правило согласно изменившимся обстоятельствам, тем более моделировать сами общие правила. Такая атрофия выражается в репродуктивном способе деятельности: субъект привыкает жить согласно навязанным извне правилам и нормам и тиражирует общие штампы.

Дело в том, что в понятиях форма вещи воспроизводится без материи, и вещи предстают как совершенство формы, как «микроидеалы», свободные от телесных деформаций. Реальные же вещи и обстоятельства всегда отягощены материей с известными изъянами. Возникает несоответствие между понятием-эталоном и чувственно-предметной вещью. В понятиях человек решает проблему в чистом виде. Действительность же содержит в себе синтез материи и формы, и всегда возникает расхождение между рациональным построением и опытом. Необходимо поэтому вводить «поправочный коэффициент» (как это делают физики в своих уравнениях), учитывающий материально-эмпирическое содержание; т. е. варьировать общее решение вопроса применительно к частными единичным меняющимся обстоятельствам. Такую импровизацию как раз и осуществляет воображение, умеющее соединять всеобщее с особенным и единичным. В противном случае применение понятий к реальным ситуациям без учета отклонения ситуаций от «нормы» будет деструктивным, вопреки тому целому, в составе которого действует субъект. Такие случаи породили выражения «догматизм», «профессиональный кретинизм», «ученый дурак». Более того, несоответствие между идеальным и реальным может травмировать тонкие натуры и даже побуждать их к мироотвержению. Кто-то ждет «принца» или «принцессу», оставаясь всю жизнь в одиночестве среди живых людей, несоответствующих «эталону». «Лучшее – враг хорошему» – эта поговорка точно фиксирует расхождение между стремлением утвердить чистую теорию, нравственность, красоту наперекор упрямой действительности. Как изучение философии есть лучший способ развития понятийного мышления, так и усвоение искусства (особенно литературы и поэзии, в которых материал дан не во внешнем восприятии, а в воображении) есть самый эффективный способ развития продуктивного воображения. Это весьма убедительно изложил Э. В. Ильенков [7]. Атрибутивный статус воображения в процессе антропогенеза и психогенеза раскрыт Ю. М. Бородаем [2]. Несомненна также роль рисования в развитии воображения [5, с. 36– 45]. Связь «перцепция – воображение – апперцепция» важна для понимания гносеологических закономерностей генезиса логических категорий.

На основе вышеизложенного можно сделать следующие выводы:

1. Идеи Канта о формировании категорий в актах деятельности путем схематизации и типизации мысленных действий, о единстве чувственно-конкретной и абстрактной сторон деятельности являются продуктивными в научном отношении. Эти идеи заслуживают дальнейшего развития в аспекте включения в анализ роли предметно-преобразующей деятельности, общественных отношений и др. И. Кант выявил субъективную основу всеобщности и необходимости мышления – себетождественность Я и синтез продуктивного воображения, отвлекаясь от общения, общественных отношений, от производства людьми средств собственной жизни, что позволило Канту раскрыть антропологический аспект проблемы, связав ее решение с продуктивными силами человека – апперцепцией, продуктивным воображением, чувственностью и др., чем можно объяснить стойкий интерес к идеям Канта и дальнейшее развитие его идей о мышлении, воображении в современной философии, психологии и дидактике.
2. Раздвоение сенсомоторных действий на конкретные и абстрактные операции порождает поляризацию психики на перцепцию и апперцепцию, на чувственную и логическую сферы. В первой доминирует чувственно-образное отражение реальности, во второй – дискурсивнооперациональное.
3. У Канта трансцендентальный субъект – человек культуры, который деятельно оформляет природный материал, включая чувственность, в общезначимые культурные формы и превращает эти формы в функциональные органы своей собственной свободной воли, расширяя сферу свободы (нравственности), красоты и власти над стихиями реальности.

ЛИТЕРАТУРА

1. Антология мировой философии: Античность [Текст]. Минск: Харвест; М.: Изд-во АСТ, 2001. 960 с.
2. Бородай Ю. М. Воображение и теория познания [Текст]: Критический очерк кантовского учения о продуктивном воображении / Ю. М. Бородай. М.: Высшая школа, 1976. 150 с.
3. Бородай Ю. М. Эротика – Смерть – Табу [Текст]: Трагедия человеческого сознания / Ю. М. Бородай. М.: Гнозис: Рус. феноменолог. о-во, 1996. 416 с.
4. Гончаров С. З. О синергетике, редукции и эвристике [Текст] / С.З. Гончаров // Образование и наука: изв. Уральского отделения Российской академии образования. 2005. № 2(32). – С. 114–125.
5. Гончаров С. З. Философия рисунка [Текст] / С. З. Гончаров, А. В. Степанов, Т. М. Степанова // Образование и наука: изв. Уральского отделения Российской академии образования. 2004. № 6(30). – С. 36–45.
6. Дицген И. Сущность головной работы человека [Текст] / И. Дицген // Избранные философские сочинения. – Москва: Госполитиздат, 1941. – 354 с.
7. Ильенков Э. В. Искусство и коммунистический идеал: избранные статьи по философии и эстетике [Текст] / Э. В. Ильенков. –М.: Искусство, 1984. – 349 с.
8. Кант И. Критика чистого разума [Текст] / И. Кант // Сочинения: в 6 т. М.: «Мысль», 1964. Т. 3. 799 с.
9. Степин В. С. Структура и эволюция теоретических знаний [Текст] / В. С. Степин // Природа научного познания: логикометодологический аспект. – Минск: Издво БГУ, 1979. – 319 с.
10. Энгельс Ф. Диалектика природы [Текст] / Ф. Энгельс // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2е изд. Т. 20.М.: Политиздат, 1961. – С. 339 – 626.